Шепот гремучей лощины - [75]

Если фон Клейст запер за собой дверь башни, значит, там осталось что-то или кто-то, кого никто не должен видеть. И это что-то или кто-то! – не должен покинуть башню. Чтобы узнать, что там – или кто-там! – достаточно проникнуть внутрь. Задача сложная, но не невыполнимая. Коротая время с выздоравливающим дядей Гришей, Сева кое-чему у него научился. Замки притаскивал Митяй. Где он их находил в этой глуши, Сева не интересовался. Его интересовали куда более приземленные вещи. Ему хотелось научиться вскрывать замки. В том будущем, которое он себе уже мысленно приготовил, эти навыки могли пригодиться.

То ли дядя Гриша оказался хорошим учителем, то ли он – хорошим учеником, но получалось у него лучше, чем у Митяя. И это Митяя злило. Сказать по правде, Митяя многое злило, поэтом обращать внимание на такие мелочи не стоило.

С тех самых тренировок у Севы и осталась импровизированная отмычка, подарок дяди Гриши. Замок на двери был новый, современный, Сева помнил это еще по прошлому разу. И вот сейчас его ждал настоящий экзамен.

Поначалу ничего не получалось. Отмычка скользила в онемевших, взмокших от волнения пальцах, несколько раз падала под ноги и ее приходилось искать в почти полной темноте. Получилось, наверное, на раз тридцатый, когда Сева уже начал терять надежду и терпение и стал поглядывать на автомат, как на более радикальное средство решения проблемы. Радикальное и очень шумное, поэтому все-таки отмычка.

Щелкнул механизм, и хорошо смазанные петли бесшумно повернулись. В образовавшийся проем Сева шагнул не сразу, ему пришлось собрать в кулак и волю, и силу. Ему пришлось уговаривать себя быть мужиком. Вот как сильно он боялся того, что мог увидеть в черном жерле котла. Или прямо за порогом башни.

Уговорил, победил в себе трусливого пацана. Хватило на то его сил. Внутри было темно, сквозь заколоченные окна лунный свет проникал едва-едва. Сева вынул из кармана трофейный фонарик. Да, Митяй не зря совершил набег на партизанский арсенал. Вспыхнувший луч света с непривычки показался ему невыносимо ярким, пришлось зажмуриться, давая глазам возможность привыкнуть. Зажмуриться на мгновение, не более. Нельзя стоять с закрытыми глазами в таком страшном месте.

Луч фонарика скользил по стенам башни, вырывал из темноты обломки труб и остатки разного мусора, а потом остановился на запертом люке. Сева не дал себе времени ни на раздумья, ни на сомнения, решительно распахнул люк, отскочил в сторону, вскинул автомат, готовый к нападению.

На него никто не напал, потому что в черном брюхе котла было пусто. Мертвые девочки покинули свое земное пристанище. Наверное, дядя Гриша их все-таки похоронил. Только сейчас Сева понял, что не дышит, и со свистом втянул в себя сухой, пропитанный пылью воздух. Несмотря на холод, пот лился с него ручьями и сердце испуганно барахталось в груди. Все, одним страхом меньше. Но проблема все равно не решена. Что делал в башне фон Клейст? Почему закрыл дверь на замок?

Разгадка ждала его на самом верху, там, где слышался шорох крыльев растревоженных летучих мышей. Сева поудобнее перехватил автомат и шагнул к щербатой лестнице. Наверное, было бы лучше погасить фонарик, но решимости не хватило. Со светом он хотя бы будет видеть, куда стрелять.

Не увидел… Существо налетело на него из темноты, стоило только ступить на верхнюю площадку. Налетело, повалило с рычанием на спину.

Наверное, он бы выстрелил. Наверное, если бы не выглянувшая в этот миг из-за туч луна, он бы выстрелил и потом корил себя всю оставшуюся жизнь. Но луна высветила пыльный клочок пространства и того, кто рвался к Севиной шее.

Это был Митяй… В мертвенном свете луны глаза его были белыми. Или белыми они были от ярости? Или просто они были мертвыми?

Митяй гремел цепью, рычал по-звериному, и пытался дотянуться до Севиной шее. Пришлось ударить, пнуть коленом под дых, спихнуть с себя это… существо. У него с собой был нож и он был готов пустить нож в дело, но все равно дал шанс. И этому… существу. И себе в первую очередь.

– Митяй! – Заорал он. – Это я!

Это было глупо. Он уже знал, что в упырях не остается ничего человеческого, что дружба для них – пустое слово, а голод становится основным безусловным инстинктом. Но он сам все еще оставался человеком. Он не мог убить своего друга!

Существо перекатилось с живота на спину, вскочило на ноги, дернулось, натягивая да предела цепь, на которой сидело.

– Митяй, – сказал Сева, доставая нож…

– Блондинчик?.. – Голос сиплый. Сразу и не понять, что это больше не рычание, а именно голос. – Блондинчик, ты?..

И глаза из мертвенно белых делались живыми. А у упырей глаза черные. У все тех, кого ему доводилось встречать. Но рано радоваться, это ничего не значит. Наверное…

– Что происходит?.. – Митяй ощупывал пальцами ошейник на своей шее. И шею тоже ощупывал. По шее из аккуратной, словно скальпелем сделанной раны, стекала струйка крови. – Что за черт?! – Он поднес испачканную собственной кровью руку к глазам. Разглядывал долго и внимательно, а потом вдруг спросил: – Я упырь теперь, что ли?

Вот в этот самый момент Сева и обрадовался, что не выстрелил. Не задают упыри таких вопросов. И не выглядят такими растерянными. А то, что кинулся… Так это на Митяя похоже. Биться до последнего, до последней капли крови – это его девиз.