Шел третий день... - [38]

Шрифт
Интервал

— М-да. А жена не ворчит?

— Ворчит, — Гришуха вздохнул, — еще как ворчит. Все ж ребятишек двое.

— М-да. А чего ж так мало продукции выдаешь? — улыбнулся старик. — Раз в год и приносишь по камешку.

— Дак дело такое! Пока… придумаешь перстенек, да пока сработаешь, да с тыщу раз переделаешь, чтобы самое то получилось…

— Это конечно, — согласился старик. — Перстенечек твой — загляденье. И скань тут есть, и чернение, и чеканка! Сказочная работа… И все-таки в год по камешку — не проживешь. Надо, брат, посерьезней работать, — осторожно заметил старик.

— Что это вы имеете в виду? — не понял Гришуха.

— Да ничего, — смял старик разговор, — так…

— Василь Михалыч, что вы все темните?

— Экой нетерпеливый! Молодой еще, значит… Ладно: триста пятьдесят. Но столько — не дам.

— Давайте триста.

— И триста не дам. Покупателей нет. Могу дать только сотню.

— Ну что вы, Василь Михалыч, вы ж понимаете…

— Я понимаю, но и ты пойми… Есть, правда, один вариант, — старик, прищурившись, посмотрел на Гришуху, — ежели ты свое клеймишко на другое заменишь…

— На какое — другое?

— Ну, скажем, на отцовское или какого-нибудь еще старого мастера, — подберем!

— Зачем же? — обиделся Гришуха.

— Зачем, зачем… Ты, брат, работаешь так, что вполне можно пустить твои перстенечки с именитыми клеймами, а это в цене.

— Не пойдет, — отрезал Гришуха, — вы мне и в прошлый раз намекали, я понял…

— Намекал. И надеялся, что поладим. Оттого и заплатил в прошлый раз соответственно и даже кое-что потерял на этом…

— Сколько?

— М-м… рублей эдак тридцать пять — сорок…

— У меня есть восемнадцать рублей… Вот, пожалуйста! Восемнадцать с копейками. Двадцатник я вам по почте пришлю.

— Копейки оставь — пригодятся. И вообще зря ты так! Получил бы сейчас стольничек — и никаких долгов! Или сто рублей для тебя уж не деньги?

— Для меня и рупь — деньги, но… А!

— Ну и куда пойдешь, куда понесешь?

— Да хоть в соседнюю область!

— Валяй! К Лехе Егорову! Как явишься, он сразу мне позвонит, мол, твой клиент заявился — сколько платить?

— Ну и черт с вами со всеми!

— Как знаешь…

«Эх, беда, беда, беда, — думал Гришуха, стоя на крыльце магазина. — Денег нет, а долгов — двести рублей. Тьфу, двести двадцать… Или впрямь дело мое никому не нужно? И отчего так? Дед работал — годилось, камешки теперь по музеям лежат. Отец работал — годилось, цельной артелью командовал. Артели уж давно нет, один я остался — и никому не надо. Беда! Как же я теперь домой завалюсь? Без денег, без подарков?..»

Он не видел, что из-за витрины наблюдали за ним.

— Я ж сказала — дешевка!

— Дура ты! — оборвал старик.

«Делать нечего», — завершил свою мысль Гришуха и пошел на автостанцию. Но автобуса сегодня не предполагалось, предполагалось, что сегодня уже ни один хозяин ни единой машины на дорогу не выгонит.

Домой попал Анчуков лишь на следующий день. Жены в это время не было. Она пришла с фермы вечером.

Старший сын не спал:

— Мам! Перстень у папки не купили, но ты не ругайся, мам! Он сказал, что больше не будет камни точить и на хорошую работу пойдет. Огородом займется, а, мам? Не ругайся!

— Где он есть-то?

— На чердаке, спит.

— Чего не в горнице?

— Боялся, видать, что ты заругаешься, разбудишь его, а он сильно устал — пешком шел.

— От самого города?!

— Ну.

— Да что он — рехнулся, что ли? Камни чертовы, будь неладны!

— Не ругайся, мам, он уже и станок разломал да в чулан снес.

— Чего?.. Ладно, иди спать, иди, — и взялась разбирать беспорядочно сваленное на печь шмотье. Вытащила из карманов мужниного плаща тряпочку, развернула, осторожно взяла перстень и нацепила на безымянный палец левой руки: «Ишь, засверкал, окаянный!»

Потом, сбросив телогрейку, прошла в комнату, засветила ночник и, открыв шкаф, достала новую сиреневую кофточку.

Глядя в зеркало, она то прикладывала левую руку к груди, то поправляла волосы. Тихая, тайная улыбка озаряла ее лицо. И камень отвечал этой улыбке теплым мерцающим светом.

Неохотно оторвавшись от зеркала, вздохнула, покачала головой и пошла в сени. Выволокла из чулана похожий на сковородку шлифовальный диск, бочонок электромотора, какие-то ремни, железки, которые были, неизвестно, от станка или сами по себе, перенесла все это в Гришухину комнату-мастерскую, сложила в уголке.

Потом слазила на чердак. Гришуха, завернувшись в тулуп, спал у печной трубы. Удостоверившись, что он ни жаром не пышет, ни от холода не околел, она и сама спать отправилась — рано утром снова надо было идти на ферму.

Попыталась снять перстень — не получилось. «Ну и сиди, коли такой упрямый». — И погасила ночник.

Не было за окном ни звезд, ни луны, ни огонечка какого — одна беспросветная ночь. Лишь в глубине камешка мерцала малая искра.

СВОИ ЗАБОТЫ

(Из путевого дневника)

Тихим весенним вечером стоял я на крыльце деревенского дома и прислушивался: у реки, в затопленных половодьем лугах, крякали утки, далеко где-то, настраиваясь на завтрашний ток, бормотал тетерев, потом, в сумерках уже, потянул краем деревни вальдшнеп… Все это слышал я и на другой день, и на третий, не слышал вот только выстрелов. Охота в районе, правда, была закрыта, и тем не менее… Сколько раз ведь доводилось слышать пальбу во внеурочное время, а тут — ни единого выстрела: ни близко, ни далеко. Краткого весеннего сезона охотники всюду ждут, всюду к нему готовятся. Ждали, конечно, и здесь, но за два дня до предполагаемого срока открытия стало известно: ружья придется попридержать в чехлах.


Еще от автора Ярослав Алексеевич Шипов
«Райские хутора» и другие рассказы

В сборник вошли рассказы священника Ярослава Шипова, члена Союза писателей России. В основе большинства историй — личный пастырский опыт. Рассказы пронизаны глубоким состраданием к непростой жизни простых людей.Ряд произведений публикуется впервые.


Первая молитва

В книгу вошли рассказы современного писателя священника Ярослава Шипова. Ненадуманность историй, глубокое переживание трагического жития русского человека и вместе с тем замечательный юмор и высокое профессиональное мастерство отца Ярослава не оставят равнодушным читателя предлагаемого сборника.


Национальный вопрос и моя мама

Авторы сборника «Национальный вопрос и моя мама» предлагают читателям христианский взгляд на проблему межнациональных отношений. Во Христе, как известно, нет различий «между эллином и иудеем» (см.: Рим. 10,12; 1 Кор. 1, 23–24; Тал. 3, 28 и др.), но это отнюдь не означает, что народам следует забыть свои культурные и национальные традиции. Бережное и уважительное отношение друг к другу, умение разделить боль человека, живущего на чужбине, а главное — любить ближних, независимо от национальности и цвета кожи — мысли, которые лейтмотивом проходят через книгу.


Отказываться не вправе

"…Надо отдавать себе отчет в том, что происходит кругом, но при этом ни в коем случае не унывать, а понимать, что ты должен быть в десять раз энергичней для того, чтобы попытаться этому воспрепятствовать.…Богу поменять ситуацию в любую сторону ничего не стоит. Любую самую большую страну может в секунду стереть с лица земли, а может дать благоденствие. Это зависит от того, чего мы заслуживаем. Народ поворачивается к вере, но медленно, надо быстрее, активнее, усерднее. Надо понимать, что мы с вами уже физически материально мало что можем изменить в нашей стране, но дух же может все что угодно.


Лесная пустынь

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Две матери

Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.


Горе

Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.


Королевский краб

Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.


Скутаревский

Известный роман выдающегося советского писателя Героя Социалистического Труда Леонида Максимовича Леонова «Скутаревский» проникнут драматизмом классовых столкновений, происходивших в нашей стране в конце 20-х — начале 30-х годов. Основа сюжета — идейное размежевание в среде старых ученых. Главный герой романа — профессор Скутаревский, энтузиаст науки, — ценой нелегких испытаний и личных потерь с честью выходит из сложного социально-психологического конфликта.


Красная лошадь на зеленых холмах

Герой повести Алмаз Шагидуллин приезжает из деревни на гигантскую стройку Каваз. О верности делу, которому отдают все силы Шагидуллин и его товарищи, о вхождении молодого человека в самостоятельную жизнь — вот о чем повествует в своем новом произведении красноярский поэт и прозаик Роман Солнцев.


Моя сто девяностая школа

Владимир Поляков — известный автор сатирических комедий, комедийных фильмов и пьес для театров, автор многих спектаклей Театра миниатюр под руководством Аркадия Райкина. Им написано множество юмористических и сатирических рассказов и фельетонов, вышедших в его книгах «День открытых сердец», «Я иду на свидание», «Семь этажей без лифта» и др. Для его рассказов характерно сочетание юмора, сатиры и лирики.Новая книга «Моя сто девяностая школа» не совсем обычна для Полякова: в ней лирико-юмористические рассказы переплетаются с воспоминаниями детства, героями рассказов являются его товарищи по школьной скамье, а местом действия — сто девяностая школа, ныне сорок седьмая школа Ленинграда.Книга изобилует веселыми ситуациями, достоверными приметами быстротекущего, изменчивого времени.