Шёл разведчик по войне - [73]

Вышел на Ланской и направился к Семёновым, родственникам матери. Два с небольшим километра до их дома шёл по пурге и морозу больше часа.

Тётя Дуся с дочкой, пятилетней Люсей, жила в пригороде на Янковской улице возле Круглой бани[31] как раз напротив проходной завода на которой было написано «ФАБРИКА ИГРУШЕК», но за той вывеской делали не детские игрушки, а самолётные двигатели.

Владели они деревянным трёхкомнатным домом и участком в две сотки, всю землю которого в минувшее лето засадили вплотную от забора до фундамента картошкой и турнепсом, оставили только узенькие тропинки. Немалую часть урожая «помогли» собрать крысы и проворные на руку люди, охранять огород было некому, но что — то и им осталось. И оставшееся было заметным приварком к блокадному пайку. В начале войны тётя Дуся работала на заводе имени Сталина, делала железные печки — буржуйки. Потом была в МПВО Выборгского района. И к июлю сорок второго года так отощала на блокадном пайке, что направили её на откорм, месяц работать на Кушелевском хлебозаводе. На комиссии врач, увидевший кожу да кости вместо человека, сказал.

— Я не могу допустить до работы в такой стадии истощения. Она не сможет работать.

— Как это не допустишь?! Я не могу работать?! — Вскричала тётя Дуся и вцепилась во врача, и отчаяние собрало в её руках последние силы, даже с помощью медсестры врач не смог оторвать её от себя и смирился.

— Ладно, оформляйся.

Только после этого решения тётя Дуся разжала пальцы.

Есть хлеб на работе не запрещали, но выносить с собой нельзя было ни грамма. Её по слабосильности посадили с крючком, сталкивать готовые буханки с круга, на большее сил не хватило.

В первый же день, с голодухи, съела чуть не пять буханок хлеба. Как не умерла — одному Богу ведомо. Ей и уколы делали и бегом по двору гоняли, и желудок промывали, но отбили у смерти.

По сложившейся практике, присланных на подкорм через месяц работы с хлебозавода отправляли обратно и брали других, чтобы и их подкормить. Её же оставили на постоянную работу. Росту она невысокого, но костистая и жилистая, и когда отъелась немножко, мышцы окрепли и сила в ней проявилась. Перевели на загрузку, и сейчас она таскает вверх по лестнице в бункер тяжеленные мешки с мукой.

Муж тёти Дуси, дядя Пётр, полностью прошёл финскую кампанию, радистом. После демобилизации недолго пробыл дома, с началом войны, в конце июня снова ушёл на фронт и погиб под Нарвой. Был он связистом, и восстанавливая связь, перебитый миной телефонный провод, получил ранение в живот. Немецкий десант захватил госпиталь и когда фашистов выбили, увидели, что тех раненных, кто не успел уйти или не смог спрятаться, фашисты добили.

Поэтому с Семёновых, как с семьи павшего в боях за Родину, никаких налогов за участок и за дом не брали.

Утром поели варёной картошки с салатом: тёртым сырым турнепсом приправленным несколькими крупинками соли да двумя — тремя каплями подсолнечного масла; попили чаю — заваренной в кипятке душицы — с чёрным хлебом.

Тётя Дуся ушла на хлебозавод. Рабочий день у неё двенадцать часов, да к тому ещё, после работы, уход за ранеными в госпитале и дежурство на крыше в МПВО. И карточки отоварить нужно, очередь отстоять. Спала урывками и мечтала когда — нибудь вдоволь выспаться.

Миша неторопливо отвёл Люсю в детский сад, вернувшись, расчистил дорожки. По пути и работая с проходящими по улице знакомыми поздоровался и поговорил, сказал, что пришёл вчера вечером от знакомых из Дибунов, поживёт у тёти Дуси денёк — другой, а потом пойдёт к каким — нибудь другим родственникам, к кому, пока не решил. Это на случай, если немцы или финны через своих людей начнут проверять, где он живёт, с кем встречается и какие у него планы.

Закончив с дорожками, убрал лыжи в сени, оделся потеплее и отправился в центр города, к штабу.

По пути позвонил. Ни Валерия Борисовича, ни Владимира Семёновича на месте не было. Попросил дежурного передать тому или другому, кто раньше появится, что звонил Костя, племянник Валерия Борисовича. Дежурный переспросил, видимо записывал. Поинтересовался, не надо ли ещё что передать.

— Передайте, ещё звонить буду.

Сейчас хорошо, не сорок первый, телефоны кой — где работают, позвонить можно. Пока дойдёт Валерия Борисовича, если он в городе, уже поставят в известность о его возвращении.

А в первую блокадную зиму работающий телефон найти целая проблема была. Возвратясь из-за линии фронта Миша шёл к штабу, вертелся неподалеку, ждал когда пройдёт кто — нибудь из тех, с кем о себе, то есть о племяннике Косте, Валерию Борисовичу сообщить можно.

И холодно, и голодно, и тяжело на ногах. И вход в поле зрения держать надо, чтобы не прозевать, и держаться подальше.

Одно то, что немцы через своих людей могут понаблюдать, кто в штаб идёт, кто возле штаба толкётся. И часовой смотря какой попадётся. Ладно если просто прогонит, а то весной уложил его ретивый служака в грязную лужу. Раз отогнал, другой раз отогнал, а на третий уложил животом вниз в самую грязь и глубину, чтоб неповадно было возле штаба вертеться. И ещё пригрозил.

— Попробуешь встать, стрелять буду.

Хоть и апрель стоял на дворе и лужа не очень глубокая, но вода в ней холоднющая, температура тогда, особенно по ночам, была низкой и ветер дул злой и холодный.