Шекспир - [96]

Если речь идет о рассмотрении дидактической стороны пьесы, раз хорошие авторы подчеркивают, что комедия должна изменять нравы смехом, польза на первый взгляд невелика.

«МНОГО ШУМА ИЗ НИЧЕГО»

В пьесе «Много шума из ничего» второстепенная интрига — путь к любви и браку настроенных друг против друга Беатриче и Бенедикта — превышает по насыщенности и занимательности главную интригу Впрочем, в Беатриче и Бенедикте пьеса находит альтернативное название ироничному и разочаровывающему выражению, которое ей служит названием основным и провокационным. Но на этот раз именно второстепенная интрига снабжает дивертисмент тем, что обычно ждут от комедии, в то время как основная интрига несет в себе сильную трагическую виртуальность и получает, как приложение, один из самых красивых фарсов из всего шекспировского драматического творчества. Впрочем, именно этот фарс спасает комедию. Беатриче и Бенедикт являются прежде всего парой с противоположными характерами. Они все время спорят.

В основной интриге любовные переговоры между Клавдио и Геро, которые, казалось, не должны были иметь никаких проблем, наталкиваются на огромные препятствия. Все же фарс не дает комедии скатиться к трагедии.

В ней мы на полдороге между «Ромео и Джульеттой» и «Зимней сказкой». Джульетта, Геро и Гермиона — аспекты одного и того же персонажа — женщины попираемой, систематически подозреваемой и легко отвергаемой в мужском мире. Не нужно даже рассматривать эту организующуюся через все творчество цепь, чтобы утверждать, что женские персонажи имеют для Шекспира второстепенное значение, что ему нечего сказать о женщинах. Его пьесы, наоборот, говорят кое-что определенное — и говорят они это канонически и сообща.

Было бы бессмыслицей говорить о том, что эпоха была эпохой господства мужчин над женщинами: это предмет исторического и социологического исследования. Эпоха оставляла женщине статус более низкого положения по отношению к мужчине, хотя основанный на английских обычаях закон был более либеральным, нежели закон, исходящий из римской традиции Шекспир пишет «Укрощение строптивой», а также «Ромео и Джульетту», «Много шума из ничего» и «Зимнюю сказку». Его произведения обдумывают свою эпоху, но не механически.

«Много шума из ничего» обнаруживает более темное комическое вдохновение, чем то, которое будет у Шекспира в первом десятилетии XVII века.

ЛЕГКОЕ ОПЬЯНЕНИЕ ОТ ВЕРШИН

Рассматриваемые в этой главе две последние комедии «Как вам это понравится» («As You Like lt», 1599–1600) и «Двенадцатая ночь, или Что угодно» («Twelfth Night, or What You Will», 1601) — самые безмятежные. Хоть их характеры различны — даже противоположны, — может быть, из-за этого их привыкли объединять. Различие между трагедиями и комедиями, которым оперируем здесь, является только удобным способом представления, и оно не должно заставить забыть, что в хронологическом порядке Шекспир без конца переходит от одной театральной формы к другой: исторические пьесы, комедии, трагедии. Впрочем, эта книга стремится больше настаивать на всем том, что эти категории разделяет, нежели на том, что их отличает. В самом деле, специфические черты Шекспира-драматурга обнаруживаются лучше в общих средствах, нежели в их отличиях.

Нужно ясно понимать, что Шекспир, переходя от произведения к произведению, не бросает комедию, чтобы сосредоточиться на трагедии, или наоборот. Используя всю совокупность характерных для каждого жанра черт, он выделяет доминирующее.

Замечен небрежный и провокационный характер названий, данных двум комедиям, вызывающим всеобщее восхищение. Первая названа «Как вам это понравится». Хорошо, а дальше? Вторая — «Двенадцатая ночь, или Что угодно», несомненно, относилась к празднику Богоявления (6 января) и предназначалась для дивертисмента при дворе в Уайт-холле в 1601 году по этому случаю. «Что угодно» афиширует либерализм, приближающийся к индифферентности. Шекспир отказывается расчехлять свои батареи. Название «Много шума из ничего», по крайней мере, давало гарантию на хороший конец для этой комедии, если так можно выразиться. Здесь же драматург использует белые фишки в качестве названий. Этого он еще не делал, и больше не сделает. Теперь он на вершине славы как при дворе, так и в городе, в полном расцвете своих артистических возможностей. Он делает все, что хочет, со зрителями, все, что хочет, в своих пьесах. Эти два названия — лингвистическое алиби. Спрятанное им послание могло бы означать: «Лучшая из лучших пьес. Идите и смотрите!». Признаем, что такому заявлению не хватало бы утонченности и что нужно, значит, найти какой-нибудь субститут, примешивающий остроту вызова к искусству ничего не говорить.

Обе пьесы написаны в легком опьянении, в том, которое придает уверенность в успехе. Сегодня мы говорим: «уверенность в артистическом успехе». Успех произведений, играемых «Комедиантами лорда-камергера», проявляется, между прочим, в восхищении женщин, как сообщает единственный дошедший до нас анекдот, относящийся к Шекспиру. Его записывает в свой дневник Джон Мэннингэм, адвокат из Мидл Темпл, 13 марта 1602 года: