Шекспир - [120]

Плебс остается манипулируемым, каким он был в «Юлии Цезаре», но здесь он обладает собственным умом людей и их действий.

После победы над вольсками при Кориолах главный герой, чтобы быть избранным консулом, скрепя сердце соглашается на ритуал униженного обращения за поддержкой к народу, показывая свои раны, полученные при защите Рима.

Кориолан извлекает выгоду из блеска своей непокорной и широкой натуры, но маска, к которой его принудили прибегнуть, вот-вот угрожает соскользнуть и приводит его к политической комедии. Двуличность трибунов без маскировки, и зритель понимает, что их защита интересов народа — простой предлог защиты своих личных интересов.

Когда Кориолана народ приговаривает к смертной казни, затем к изгнанию, конкретизируется поток картин, рисующих Рим как варварский и каннибальский город, пожирающий своих детей, — традиционная эмблема гражданского противостояния. Повторяя слова басни, выстроенной между Менением и двумя трибунами в начале второго акта, басни о волке, влюбленном в ягненка, которого он хочет проглотить, как изголодавшиеся плебеи хотели бы съесть Кориолана, говорит Менений, в то время как трибуны возражают, что этот милый ягненочек как медведь! Кориолан оказывается неожиданным образом жертвой для заклания, ягненком, а плебейский Рим — пожирающим волком. Понятно, что эта разборка, шумный курс которой проявляется в начале третьего акта, имеет молчаливым, но мощным контрапунктом басню о происхождении Рима, о волчице, вскормившей грудью близнецов Ромула и Рема, показательная картинка усмиренной жестокости, работающей на цивилизацию, волчица, мать людей, символически противостоящая человеку, который является волком для человека.

Эта необузданность — привилегия не только народного класса. Для жестокости битвы Кориолан запрограммирован семейной культурой под строгим надзором Волумнии; склонность к жестокости и власти уже проявляет сын Кориолана, поощряемый его окружением, за исключением матери.

Изгнанный из Рима Кориолан сам, в свою очередь, изгоняет Рим из своего сердца, клеймит его позором и обливает грязью. Он сбрасывает свою римскость, проходя через ворота города. Злоба Тимона, поворачивающегося спиной к Афинам, проступает в его проклятии:

О свора подлых псов! Я ненавижу,

Как вонь гнилых болот, дыханье ваше,

Любовью вашей дорожу не больше,

Чем смрадной грудой незарытых трупов.

Я сам вас изгоняю. Оставайтесь

Здесь сами со своим непостоянством!

Пусть каждый слух тревожный вас пугает!

Пусть колыханье грив на вражьих шлемах

Навеет вам отчаянье! Держитесь

За власть, чтоб слать защитников своих

В изгнание, покуда ваша глупость

(Которая беду тогда лишь видит,

Когда беда придет) защиты всякой

Нас не лишит (ведь вы враги себе)

И не отдаст вас в рабство иноземцам,

Которые без боя победят!

Я презираю из за вас мой город

И становлюсь к нему спиной отныне:

Не замкнут мир меж этих стен.

(III, 3, пер. Ю. Корнеевой)

В этих последних словах содержится заблуждение. Но оно субъективно, а не объективно. Для него нет пристанища в другом месте, потому что там, где он, нет места другим. Продукт патрицианского Рима и его чрезмерность может снести только родной гумус. Доступ к власти народного класса делает его величие таким же чудовищным, каким является в его глазах величина класса, им презираемого.

Кориолан идет туда, где он может вести войну, насколько возможно, против Рима, который он теперь ненавидит. Моральные принципы Кориолана умирают в один момент, который Шекспир не драматизирует, но который, по определению, находится между проклятием Риму, отданному плебсу, и моментом, предшествующим речи перед Анциумом, где разместились Авфидий и Вольские армии.

Два противника встречаются и обнимаются. Сначала был танец войны, теперь танец альянса, похожий на брачный парад.

Но появление женщин и детей разрывает пару объединившихся противников и дает повод Авфидию, завидующему авторитету и популярности Кориолана у вольсков, для его убийства. Не принимавший никаких римских делегаций Кориолан не выдерживает вида матери, жены и сына, пришедших умолять его. Его заставляет вернуться не этическое понимание родины и гражданский долг, а простая нежность, и не желая разрушить свою семью, он сохраняет город. Он падает под ударами людей Авфидия, обвинившего его в измене делу вольсков.

Перед телом своего врага Авфидий еще раз демонстрирует нестабильность настроений личных и коллективных, говоря, что его ярость прошла, и он сожалеет.

Несомненно, «Кориолан» самая политическая пьеса, потому что объектом всех расчетов и манипуляций становится социальное и культурное противостояние.

Смысл «Кориолана» универсален и может вести к радикализации точек зрения; сам Шекспир или то, что называют его философией, может, таким образом, выкристаллизовать спор и сделать его яблоком раздора.

ПОИСКИ «ПЕРИКЛА»

«Перикл», вероятно, последняя пьеса периода 1601–1608 годов. Вписанная в Указатель книготорговцев 20 мая 1608 года, она создана в 1607 году. Она не могла быть сыграна раньше декабря этого года, так как театры были закрыты из-за чумы. Можно без определенной уверенности считать, как это делают Уэльс и Тейлор, что она включается в хронологию между «Антонием и Клеопатрой» и «Кориоланом». «Перикл» — совершенно отличающееся по своей драматургии произведение, напоминающее больше последние пьесы Шекспира, нежели те, что он написал до сих пор.