Шехерезада - [141]

— И забавлялись, — вставил Юсуф.

— В первую очередь, — подтвердил Зилл. — Немногие по своей воле способны подвергнуться пытке.

За слишком прозрачным намеком на гибель Маруфа последовало неловкое молчание. Зилл заметно напрягся, и Юсуф вспомнил, как мальчик вернулся в рухнувшую палатку за драгоценным кольцом, хранившимся в пустой глазнице.

— А сам ты кто такой, — спросил Юсуф, стараясь отвлечь Зилла, — директор Александрийской библиотеки, Птолемей Филадельф[74], или просто вечный охотник за редкими историями и манускриптами?

Вопрос Зиллу понравился.

— Возможно, и то и другое, — улыбнулся он. — Хоть действительно не сумею за всем сразу присматривать. Мне понадобится помощь людей, покорявших моря и пустыни, владевших пером столь же искусно, как аль-Данак… Но, таких редко встретишь.

Юсуф усмехнулся:

— По-прежнему отказываюсь осуществлять чужие мечты.

— А сам о чем мечтаешь?

— Я? — Юсуф отчаянно боролся с собой, зная, что запечатал собственную душу почти столь же прочно, как Исхак, хоть и по другим причинам. И все-таки, даже возмущенный своей тиранией, пока еще не вполне приготовился к бунту и в конце концов сумел выдумать нечто до боли неизобретательное. — Мечтаю найти ту самую белокурую красавицу, — с максимальной убедительностью заявил он, — уйти с ней на край света.

— Собирая по пути рассказы для моей библиотеки?

— Сочиняя свои рассказы, которые пусть собирают другие.

Зилл мог бы продолжать беседу, но резкий ветер швырнул песком в лица, и члены команды, щурясь, рассыпались под колючим шквалом, проваливаясь в глубокие блюдца впадин, попеременно ковыляя по горам и долам. Бесконечное разнообразие цветов, оттенков, фактуры песков внушало примитивное чувственное восхищение, требуя сознательного отвлекающего усилия, чтобы пустыня не сводила их с ума.

На лице Зилла возникло опасно бессмысленное выражение, и озабоченный Юсуф решил его растормошить.

— Хотелось бы услышать названия книг, имеющихся в твоей библиотеке, — начал он. — Если выбор меня вдохновит, вдруг как-нибудь захочется заглянуть.

— У меня есть все, — объявил Зилл, возвращаясь к жизни с преувеличенным блеском в глазах. — На любую тему, от наилучших вин до высочайших гор.

— «Смешивание красок»?..

— «Наказание джинна», — улыбнулся юноша.

— «Достоинство милосердия»?..

— «Охотничьи птицы».

— «Моряцкий фольклор»?..

— «Наука навигации».

Игра продолжалась и в бурю на бархатных барханах, пока не село солнце и не наступила ночь. Голоса их охрипли, паузы между ответами удлинились, и когда луна оказалась в зените, Юсуф бросил самый необычный вопрос:

— «Альф лейла ва лейла», — глядя на Зилла в ожидании одобрения.

Судорожно дышавшему юноше потребовалось время для уяснения смысла, а когда он понял, то с любопытством взглянул на вора и хрипло переспросил:

— «Тысяча и одна ночь»?

— Название только что пришло мне в голову, — кивнул Юсуф. — Вот как надо назвать твою книгу, собрание хурафы, а не «Тысяча занимательных сказок».

Зилл смотрел в космос.

— Альф лейла ва лейла, — повторил он, с явственным одобрением смакуя слова. — Конечно, ты прав. Только…

Юсуф взглянул на него:

— Что?

— Лейлой звали мою мать… — признался юноша, снова слыша ее сладострастные крики под Джафаром аль-Бармаки, безутешные рыдания после гибели господина, укоризненные упреки маленькому сыну, плакавшему, когда она его от себя прогоняла.

— Нет, — решил он, отбрасывая воспоминания. — Хорошее название. Да: «Альф лейла ва лейла». Она будет храниться в моей библиотеке на почетном месте рядом с «Калила ва-Димна». — И задумчиво вздохнул. — Хотя придется потрудиться, чтоб собрать все истории.

— Если мы сейчас останемся живы, то все переживем, — заверил Юсуф.

— Да… мы…

Зилл внезапно запнулся, неожиданно рухнул лицом в песок, остальные сразу бросились к нему, окружили, подхватили, поставили на ноги.

— Все в порядке… — пробормотал он, высвободившись из объятий, глядя на полную луну. — От ветра голова закружилась. — Юноша постарался прийти в себя. Сафра по-прежнему шла вперед, указывая путь. — Надо идти, — настойчиво сказал он и зашагал, не колеблясь, удивив всех своим рвением.

Позже, как бы для окончательного опровержения собственной слабости, поманил к себе Юсуфа, чтоб тайком перемолвиться словом.

— Я боюсь за Исхака, — шепнул он.

Юсуф покосился на аскета, действительно ушедшего далеко вперед, шагая проворнее всех.

— За Исхака?

— Он… ушел в себя.

— Так велит суфизм. Полное подчинение воле Аллаха.

— Я вижу нечто большее. У него из носа кровь идет.

— У него вечно идет кровь из носа.

— Кажется, он не хочет, чтоб я это видел.

— Он погибнет последним, несмотря на возраст, — предсказал Юсуф.

— Он еще очень многое может сделать, — упорно твердил Зилл. — Если свалится… вы должны его вынести из пустыни.

— Ты сам его вынесешь. Если тебе меня выносить не придется.

Зилл вытащил наглазную повязку Маруфа с пришитым кольцом и протянул Юсуфу.

— Возьми.

— Это не для меня.

— Это выкуп за Шехерезаду. Ее стоимость в драгоценном камне. Мне… не хочется его нести.

Он говорил так серьезно, что Юсуф не мог возражать, а кроме того, и сам так устал, что больше не было сил успокаивать Зилла, поведение которого с каждой минутой менялось до неузнаваемости. Они плелись по круглым барханам, видя признаки жизни лишь в кривых отростках корней абула, выползавших из песка, словно морские змеи, и снова нырявших в неустанных поисках воды.