Шехерезада - [140]
Уже приблизившийся к камням Саир сердито на него оглянулся, однако Фалам не позволил себя запутать и направился в другую сторону, к западу. Саир бесшумно преодолел последний отрезок, приблизился к обломкам глазурованных кирпичей, прильнул к ним, как тень, и принялся кружить в поле зрения чужака.
Спеша перехватить незнакомца, Фалам споткнулся на битом кирпиче, молча, даже не охнув, перекатился пружинистым телом, с кошачьей ловкостью вскочил на ноги, потянулся за выпавшим из рук ножом, слыша из-за кучи крики, проклятия, звуки яростной схватки, шорох гравия. Сердце колотилось.
Вдруг в тени с западной стороны перед ним возникла шатающаяся фигура с широко вытаращенными глазами.
Еще не совсем обретя равновесие, чувствуя, как в лицо попала другая саранча, Фалам бросился вперед и, не раздумывая, глубоко вонзил лезвие в живот бегущего мужчины. Отступил, задыхаясь. Убийство совершил он.
Только когда жертва завертелась на месте, размахивая руками, захлебываясь кровью, и рухнула на землю, с удивлением разглядел он не чужое, а хорошо знакомое лицо Абдура.
Глава 36
— Алхимия ароматов?..
— Виды пчел…
— Путешествия Пророка?..
— Приручение диких кошек…
Они трусили по очередной китовой спине бархана, совсем упав духом, глядя на бесконечные параллельные хребты. Вода давно вышла, превратившись в пот, еда кончилась вместе с силами, никто даже точно не знает, какой нынче день — суббота? — не знает, давно ли плывет в этом бархатном море, знает только, что барханы становятся выше и выше, теперь они стоят на подлинном горном пике, солнце жжет спины, плечи, надежды иссохли вместе с языками. Иллюзорное облегчение после первой встречи с загадочным бедуином, смертельное потрясение гибелью Маруфа к тому времени окончательно улетучились, и если б не шагавшая без устали верблюдица, за которой они тащились как на привязи, то попадали бы ничком на песок, погрузившись в бездонные зыбучие пески сна.
Много раньше, когда здравые мысли приходили без боли, Зилл отважно попробовал завязать праздную беседу, как во время обычной прогулки по прохладным улицам суввада.
— Интересно бы знать, — обратился он к Исхаку достаточно громко, чтобы все слышали, — что ты собираешься делать, когда все мы выберемся из пустыни?
Аскет, отвлекшись от какого-то внутреннего диалога, устало, но без укоризны оглянулся на юношу:
— Смочу распухший язык.
— А потом?
— Тебе известно мое отношение к мечтам.
— Иногда у нас ничего, кроме них, не имеется.
— Не хочу тебя огорчать, — напряженно проговорил Исхак, глядя в пески, и Зилл, чутко уловив необычайную горечь в его тоне, не стал проявлять особой настойчивости.
— Тогда позволь поведать о моей мечте, — попросил он. — Если тебя это не огорчит…
— Не мне тебя останавливать.
— Воображаю библиотеку, — усмехнулся Зилл. — Книги в сундуках, в шкафах из благовонного дерева, под величественным сводом, огромным, как Золотые Ворота. Кипы рукописей высятся такими бумажными башнями, что задавят человека, если рухнут. Тысячи людей кругом учатся, пишут, читальные залы обставлены удобной мебелью, креслами, столами, освещаются по вечерам лампами с льняным маслом. Вот что я вижу. Такова моя мечта.
Исхак страдальчески морщился, словно боролся с нерушимым правилом, предписывавшим не реагировать, но в конце концов попросту промолчал.
Слушавший в стороне Юсуф проявил больше отзывчивости, чем раньше.
— Какие же книги держал бы ты в своей библиотеке? — полюбопытствовал он.
Зилл преисполнился благодарности.
— По всем отраслям знания. Древние труды сирийцев, греков, персов, трактаты Евклида и Птолемея, исследования Аристотеля о животных и звездах… все, что написано о завоеваниях, экспедициях, происхождении жизни, морей и пустынь, книги об удивительных изобретениях, необычных событиях, переводы бану Мусы… причем все они выдаются свободно, бесплатно, читателям предоставляются перья, кувшины с питьем, в вестибюле стоит золотая клепсидра, отмечая время молитвы…
Юсуф в душе поражался способности мальчика держаться так непосредственно даже сейчас, среди пустыни Нефуд, будто он только что спрыгнул с помоста на рынке.
Хотя, как ни странно, он в то же самое время разыгрывает другой спектакль. Если прежде проявлял энтузиазм, естественный и лучистый, как солнце, то теперь говорит с озабоченной и безнадежной страстью; порой лихорадочно подбираемые слова слетают с губ неразборчиво, как у Теодреда. Конечно, его одолела усталость, но он, совершенно не думая о себе, не обращает внимания на истощение запаса сил.
— Из этой библиотеки ничто не выбрасывается, — продолжал юноша. — Она разнообразна, как сам Багдад. Там хранятся непристойные анекдоты, морские легенды, дневники с описанием повседневной жизни, рыночные афоризмы, бедуинские мифы, поэзия наших мастеров, все, что когда-либо было написано, от пророческих притч до шуток погонщиков мулов… без всяких ограничений, независимо от одобрения или неодобрения академиков, несмотря на запреты… чтобы люди черпали вдохновение, впитывали благородные мысли и побуждения, горячились, возмущались…
