Шехерезада - [132]

— Велика ваша сила, — признал он, выскочив на песчаную дюну, даже не запыхавшись. — Хвала Тому, кто так далеко вас завел.

— Угу, хвала, — каркнул Касым. — И ты тоже силен.

— У вас больны и другие верблюдицы, — заметил бедуин. — Особенно желтая.

— Ты… за нами следил?

— Следом шел, — признался бедуин.

Касым сглотнул:

— Видел наших верблюдиц?

— Видел их следы на пути. Я — Мизар аль-Тарик, следопыт из Килаба. Места здесь опасные. Не хотел вас пугать, но должен был проверить.

Действительно, опомнившись от первого испуга, они поняли, что незнакомца нечего опасаться. Вблизи стало видно, что он гораздо меньше ростом, худощав, совсем не так страшен, каким казался на вершине соседнего бархана. Лицо, как у всех бедуинов, преждевременно постаревшее на ветру и на солнце; глаза, правда, бегают, но, как ни странно, скорее сочувственно, нежели уклончиво. Он был моложе, чем казался поначалу, с едва пробивавшейся бородой и пробной татуировкой на лбу. Ноги в грубых черных чулках, а широкая аба и головная повязка под несоответственно крупным золотым обручем отличались редкостно высоким качеством.

— Ты… один тут? — спросил Касым.

— Наш лагерь неподалеку, в Карат-Туке, на краю аль-Дханы. Я вас туда провожу, вы получите новых верблюдов. Идя за вами, я понял, как вам плохо. Дал бы сейчас воды, да вам только хуже станет. В лагере есть еда, молоко…

— Ты очень щедр, — заметил Юсуф.

— Таков мой долг.

— Видел, как я испражняюсь? — неожиданно спросил Маруф.

Бедуин бросил на него вопросительный взгляд.

— Мне это не нравится, — объявил Маруф, отвернувшись.

Бедуин какое-то время смотрел на него, как бы раздумывая, обидеться или нет. Потом оглянулся на остальных.

— Если хотите следовать за мной, ведите отсюда верблюдиц к аль-Дхане, — сказал он, указывая вперед, — туда мы прибудем к утру.

— Конечно, хотим, — подтвердил Касым, угрожающе косясь на Маруфа.

Поход начинался под оживавшими звездами, под небом, окрашивавшимся в цвет индиго, при почти полной луне, заливавшей пески необычным голубоватым светом. Барханы на пути становились все круче — пологие с севера, с юга они вздымались острыми гребнями, через которые бедуин переваливал, как долгоносик через кучу зерен. Команда, соблазненная обещанием отдыха и еды, вновь воспрянула духом; кишки уже бурчали скорее с надеждой, чем с отчаянием. Даже верблюдицы, казалось, надеялись на лучшее. Когда песчаные дюны наконец сгладились, Юсуф нагнал проводника.

— Много чего ты заметил, преследуя нас, — молвил он.

— Я все замечаю, — кивнул бедуин. — Ничего не забываю.

— Никого другого не заметил, пока нас не выследил?

— Кого? — нахмурился бедуин.

— От нас один вчера ушел.

— Никого не видел, — озадаченно признался бедуин. — Он что, один ушел?

— Без верблюдицы. Солнце его одолело.

— Стало быть, уже мертв. Пустыня приговорила его. Если бы даже выжил в песках, есть и другие силы. Ничего не поделаешь.

При этом безжалостном утверждении бедуин вдруг утратил мальчишеский вид.

— Какие силы ты имеешь в виду? — осторожно переспросил Юсуф. — Разбойников?

— В этих местах обитает дух. Не стану называть его имени.

— Слухи о нем дошли до Багдада.

— Этот дух — пусть мечи выпустят из него кровь, — враг каждого человека не только в Багдаде. Нынче нам посчастливилось. Он направился к югу, грабить караван на Дарб-Зубейде.

— Караван, идущий в Мекку? — уточнил Юсуф, имея в виду тот, от которого они отделились близ Куфы.

— Его шайка — чтоб ей кипеть в котлах иблиса[73], — напала на караван ночью, захватила ценности, изнасиловала и перерезала женщин.

— Знаешь, что за караван это был?

— Нет, слишком далеко.

— Не слышал, среди них нет какой-нибудь… пленницы? — спросил Юсуф, чтоб раз навсегда разобраться с теорией Касыма о том, будто Шехерезаду похитил Калави.

Бедуин вновь нахмурился.

— В шайке духа?

— Да. Нет там кого-нибудь необычного?

— Сказительницы, — подсказал сзади Зилл. — Нет с ним рассказчицы?

— Рассказчицы? — Мысль явно показалась бедуину нелепой. — Он в историях не нуждается. Он сам себе история.

— А в Багдаде не был недавно? Или кто-нибудь другой из его шайки?

— Он не покидает пустыню.

Неприятное сообщение для команды, особенно для Касыма. Они действительно сбились с пути. Ну теперь хоть скоро можно будет подкрепиться.

— Зачем он нападает на караваны? — поинтересовался Юсуф.

— Одни говорят, ради ценностей, другие — из-за слабости к красивым женщинам, третьи думают, ищет провизию, кое-кто считает, будто попросту страх нагоняет. По-моему, все верно, но главное — ради провизии.

— Значит, ему нет нужды убивать?

— Он убивает, чтобы продемонстрировать всему свету бесстрашие.

— Перед чем?

— Ветер носит слухи. Говорят, багдадский халиф собирается очистить пустыню от духа. Заплатит враждебному бедуинскому племени, чтоб на него напали и окрасили пески его кровью.

Команда молчала.

— Не слыхали? — спросил бедуин, как бы желая получить подтверждение.

— Ничего не слышали, — честно ответил Юсуф. — Твое племя согласилось бы совершить налет, если б ему посулили деньги?

— При таком налете много мужчин погибнет. Деньги должны быть очень большие.

— Если дух Калави действительно враг народов пустыни, то награды не требуется, — заметил Юсуф.