Шеф Пьер - [17]

Сирены приближаются, и в течение нескольких минут две полицейские машины резко останавливаются в переулке.

— Что случилось? — спрашивает полицейский у Ангуса, в то время как я сижу, прислонившись спиной к машине Холли, и укачиваю ее в своих руках. Я посадил ее к себе на колени, а ее голова лежит у меня на груди.

Чувствую ее теплое, нежное дыхание на своей шее. Слава Богу, что она дышит. Может быть, она потеряла сознание. Ярко-малиновая струйка крови почти перестала течь по ее лицу, но ее одежда испачкана кровью.

Слышу, как полиция допрашивает Ангуса, а «скорая» через минуту останавливается позади полицейской машины.

Работник «скорой» смотрит на меня с Холли на руках, затем на придурка на земле.

Он быстро подходит ко мне и садится на корточки рядом с нами.

— Что случилось? — спрашивает он меня.

— Эта тварь дотронулась до нее своими руками. Он ударил ее головой об машину, — рассказываю ему и чувствую, как моя челюсть сжимается, пока я смотрю на мужика в отключке.

— Я возьму носилки.

Молодой парамедик встает и идет к задней части машины, откуда вытаскивает каталку и катит ее ко мне.

Не похоже, что он слишком торопится, и это выводит меня из себя.

Еще один парамедик подходит, и они оба пытаются забрать Холли из моих рук.

— Я сам, — говорю я и прогоняю их прочь.

Я встаю, все еще прижимая Холли к себе, и кладу ее на жесткую каталку. Они пристегивают ее ремнями и катят к задней части скорой. Держа ее за руку и нежно поглаживая, я иду с ними.

— Вы ее супруг? — один из них спрашивает меня.

— Non, — отвечаю я.

— Вы не можете поехать с нами.

— Merde! Конечно, я могу.

Нахмурившись, я сжимаю челюсть.

— Хм… — он смотрит на меня, потом на своего коллегу. — Извините, но вы не можете.

— Fils de salope[11]! Я не отпущу ее одну. Когда она проснется, ей будет нужен кто-то, кого она знает, — я почти кричу.

— Что за дела, мужик? — спрашивает парамедик, глядя поочередно то на меня, то на напарника.

— Ничего. Я еду, точка, — мой голос становится все более несдержанным, более угрожающим. И поэтому один из офицеров подходит к нам.

— Пусть они делают свою работу. Если хочешь — поезжай в больницу, чтобы увидеть ее. Но сейчас ты ей совсем не помогаешь, — говорит он, останавливаясь рядом со мной.

— Non, я тоже должен поехать с ними.

— Послушай, — начинает он, и его голос понижается, становясь более искренним. — Я понимаю, что тебе, наверное, она нравится, и ты хочешь позаботиться о ней…

— Non, она мне не нравится, — говорю я, прерывая его.

— Действительно? Ну, значит, она не твоя забота.

Мы стоим несколько секунд, но затем я отступаю и отпускаю ее руку.

Она мне не нравится. Она дура, просто сотрудник в ресторане. Женщина, которая достает меня и постоянно спорит со мной, ничего больше.

— Пьер, — зовет Ангус, вырывая меня из душевного потрясения. — Пусть они делают свою работу. Мне нужно позвонить ее семье.

Следующие несколько минут пролетают очень быстро, и пьяного мудака тоже увозят на другой машине скорой помощи. Его запястья наручниками прикованы к каталке. Полицейские остаются, чтобы поговорить со мной.

Ангус исчезает внутри здания, а я остаюсь в этом кошмаре и смотрю на свою окровавленную одежду. Ключ-карта все еще в моих руках, а коп задает мне вопросы, пытаясь выяснить, что же именно произошло.

Кажется, проходит вечность, и после многих бесполезных вопросов копы, наконец, уезжают.

Наконец-то я могу поехать в больницу и убедиться, что Холли в порядке.

Я поворачиваюсь и бегу к своей машине. Ключи уже у меня в руках.

Больница не слишком далеко от ресторана, около пятнадцати минут езды, и, когда я подъезжаю, парковка практически пуста. Останавливаюсь возле самого входа и бегу в отделение неотложной помощи, чтобы узнать о Холли.

— Мне очень жаль, сэр, но только членам семьи разрешено находиться в отделении. Вы можете подождать, и когда они приедут, я попрошу их подойти к вам.

Я закатываю глаза и устраиваюсь в неудобном кресле в тихом зале ожидания.

Пока сижу в многолюдном месте, пахнущем антисептиком, я не могу не думать о том времени, когда больницы были для меня такой же рутиной, как чистка зубов.

Звуки, запахи, чувства — все эти воспоминания снова всплывают в моей памяти.

— Я буду в порядке, — говорила Ева, улыбаясь мне и глядя на меня из-под своих густых ресниц. — Это необходимое зло, чтобы сделать меня лучше, чтобы сделать меня сильнее. Мы пройдем через это, — Ева сжимала мои пальцы и клала голову на мое плечо.

Я убаюкивал ее, целовал в лоб и шептал, как я горжусь ею за ее силу и за ее способность видеть все только положительное. Я упивался ее уверенностью, ее чистейшей способностью оставаться сосредоточенной на том, чтобы стать лучше и сильнее. Не только для себя самой, но и для меня и нашего будущего.

Губы Евы всегда были теплыми и манящими, умоляющими поцеловать их и обласкать. Она предлагала мне эту идеальную розовую мягкость, и я всегда наслаждался их безупречной формой, прежде чем соединиться с ними. Она всегда хотела больше поцелуев, когда проходила лечение. Она хотела, чтобы я обнимал ее и говорил, что все будет хорошо.

Но ничего не было хорошо.

Ничего не было идеальным.