Шедевр - [27]
— А чернила? — спросил Карл.
— Чернила нужны коричневые, как на настоящем рисунке. Я два дня искала подходящий оттенок. И нашла наконец — так что можно пробовать. Тебе, наверно, придется сделать пару копий, пока не получится. Хорошо?
Джеймс молча кивнул.
— Тогда договорились, — Кристина повернулась к большому рабочему столу. — Располагайся здесь. Музей скоро закроется, и Денни принесет тебе подлинник «Мужества».
— Настоящий рисунок? — Джеймс с беспокойством взглянул на отца.
— Как это можно? — удивился Карл. — Прямо со стены снимете? А сигнализация?
— Днем сигнализации нет, только охрана. Мы то и дело перевешиваем картины, — объяснила Кристина, накручивая прядь волос на палец. — Что с тобой, Джеймс? Нервничаешь?
Марвин тоже заметил, как побледневший Джеймс нервно кусает губу.
Кристина положила руку мальчику на плечо, и Марвин нырнул под воротник куртки.
— Не беспокойся, — заверила она. — Рисунок под стеклом, ты его не повредишь.
Надеюсь, что нет, подумал Марвин. Ему уже не терпелось начать, поскорее посмотреть на подлинный рисунок мастера.
— Хорошо, — еле слышно прошептал Джеймс.
Кристина потрепала его по плечу.
— Пойду посмотрю, как там Денни. И принесу чернила.
Как только она вышла, Джеймс спросил отца:
— А вдруг я стекло разобью. Или чернила пролью на рисунок?
Марвин разозлился. Это все миссис Помпадей! Вечно твердит об аккуратности.
— Не беспокойся, сынок, — рассмеялся Карл. — Рисунок в рамке и под стеклом. Все будет в порядке, вот увидишь.
— Понимаешь, папа, это ведь… ну, это шедевр, да?
Карл на минутку задумался.
— Ну, не «Мона Лиза» же. И не фреска из Сикстинской капеллы.
Джеймс недоуменно покачал головой.
— Почему они шедевры, а этот рисунок не шедевр?
Марвину ужасно захотелось выползти из-под воротника, чтобы не пропустить ни слова.
— Я этого не говорил. Шедевр — великое произведение искусства, самое лучшее, что художник создал за всю жизнь, единственное в своем роде. — Карл задумчиво теребил бороду. — Но часто люди еще долгие годы не понимают, что это шедевр… Иногда понимают уже после смерти художника. Очень трудно сказать, чем одна работа разительно отличается от других. Что такого особенного в «Моне Лизе»? Сначала кажется, это просто изображение улыбающейся женщины.
— Это и есть изображение улыбающейся женщины, — пожал плечами мальчик.
— Но с другой стороны, в этой улыбке столько всего таится, — продолжал отец. — Что это, гордость, сожаление, кокетство? А может, любовь? Посмотришь на нее подольше, получишь свой собственный ответ. У каждого свой взгляд на эту картину. По правде говоря, и «Мужество» можно назвать шедевром — маленьким шедевром.
— Ага, — Джеймс, похоже, был доволен.
Марвин поежился, пытаясь представить себе, с каким чувством он будет сейчас копировать шедевр.
Тут как раз появились Кристина и Денни. Денни нес что-то завернутое в кусок белой ткани.
— Всем привет! — Глаза Денни хитро посверкивали. — А вот и то, чего вы ждете…
Он откинул край ткани и выложил «Мужество» на середину стола.
Марвин, стараясь разглядеть рисунок, придвинулся поближе. И затаил дыхание.
Уверенные тонкие красивые линии — именно такие, как ему запомнилось. Девушка бесстрашно обхватила рычащего льва.
— Стоит кучу денег, да? — тихо, почти шепотом спросил Джеймс.
Кристина кивнула.
— За «Справедливость» мы заплатили семьсот тысяч долларов. «Добродетели» Дюрера датируются самым началом шестнадцатого века, поэтому они ценятся даже больше остальных рисунков великого мастера.
Денни кивнул, поглаживая пальцами раму.
— Музею Гетти повезло, нам досталось «Мужество». Такой маленький рисунок, но в превосходном состоянии. Совершенно исключительная работа. От Дюрера осталось больше тысячи рисунков, но «Добродетели» стоят особняком. — Он помедлил. — В них есть некое величие.
— Что? — удивился Джеймс.
— Возьмем «Справедливость», к примеру. Справедливость — всеобщий идеал, от нее зависит само существование цивилизации. Ради нее ведутся войны, люди жертвуют жизнью.
Кристина потянулась к пыльному альбому Дюрера, пролистнула несколько страниц.
— Есть замечательное высказывание Плутарха. Джеймс, ты знаешь, кто это? Древнегреческий философ и историк. — Она наконец нашла нужное место. — Вот тут: «Справедливость — первейшая из добродетелей, без справедливости, что пользы в доблести? Коли все мужи судили бы справедливо, в доблести вовсе не было бы нужды».
— А что такое доблесть? — спросил мальчик.
— Храбрость, — объяснил Карл. — Смелость.
— Или мужество, — задумчиво добавил Денни. — Плутарх хочет сказать: если бы все было по справедливости, мужество бы не понадобилось.
Кристина кивнула.
— Греки считали, что все четыре главных добродетели связаны между собой. Невозможно совершенствоваться в одной, не совершенствуясь в остальных.
Денни улыбнулся.
— С другой стороны, Ницше… — он повернулся к Джеймсу, — знаменитый немецкий философ — утверждал прямо противоположное. Ницше считал, что различные добродетели друг с другом несовместимы. Он, например, говорил, что нельзя быть одновременно и мудрым, и храбрым.
Марвин заполз обратно в укрытие — под воротник куртки. Об этом надо подумать. Конечно, показаться Джеймсу на глаза тогда, в самом начале, только-только закончив рисунок, было делом нешуточной храбрости. Но мудрым этот поступок никак не назовешь. Взять все четыре Добродетели, нарисованные Дюрером, — Справедливость, Мужество, Умеренность и Благоразумие. Если надо выбрать одну, какая из них самая важная? Что лучше, быть мудрым или храбрым? Рассудительным или честным? Наверно, зависит ситуации, решил Марвин.
