Щемящей красоты последняя печаль - [8]

И не лето и не осень,

Где-то шорох, где-то крик,

Вырастает из-под сосен

За ночь крепкий боровик.

«Я от смерти побывала…»

Я от смерти побывала

как-то раз на волоске,

Да меня здесь удержала

эта дырочка в виске:

Дома, верно, плачут дети,

и зверушки голодны…

Доктор, доктор, мне на свете

есть что сделать для страны.

Я стихов не дописала

и не доварила щей,

Мне немного крови алой,

да хоть чьей-нибудь, подлей!

Чтобы я могла, наверно,

доучить и докормить

И, хоть почерк мой и скверный,

но стихов нагородить.

Чтобы было мне не горько

равнодушие узнать

От моих дочурок, — только

в сердце дырочки латать!

Прекрасной и непогрешимой

Ты вызревала у меня внутри,

Весьма фруктово называясь «плодом»,

Тебя там нежно омывали воды,

Снаружи мои руки берегли.

Мы были связаны с тобой в одно,

Сердца стучали двухголосье — рядом,

И я тебя ласкала нежным взглядом,

Кроила на пеленки полотно…

Какая мука — родовая боль!

Но в облегченье — радость упованья.

Твой первый крик, как первое свиданье.

Голодный ротик в грудь — скорей, изволь!

Разросся плод, раздался вширь и ввысь,

И вырвал корни из родного грунта,

От моего затянутого спурта

Давно вперед надежды унеслись.

Тебе теперь, наверно, невдомёк,

Как ты могла у женщины родиться,

Ведь ты, моя прекрасная Жар-птица,

Была во всём со мною поперек.

Ты плоть от плоти, кровь от крови ты,

Так почему такое разночтенье?

Ты — рукопись, которая к сожженью

Была предуготована… Мечты,

Что будешь продолжением меня

На этом дорогом мне белом свете,

Разбились так жестоко, и в ответе

Лишь молодость наивная моя.

Ну, что ж, живи, расти своё дитя,

Но помни, что наступит озаренье,

Когда твоё родимое творенье

С тобою тоже справится, шутя.

Не плачь тогда, не три прекрасных глаз,

Утешься снова самолюбованьем,

А мне твоё не надобно признанье

Ни в той, грядущей, дали, ни сейчас.

Меж нами боль. Не первая, когда

Тебя я в муках радости рожала…

Непонимание — страшней кинжала —

Вот безутешной старости беда!

«Медвяная роса воспоминаний…»

Медвяная роса воспоминаний

Застыла, словно капли янтаря.

Томления любовных начинаний

Сегодня вспоминаю я не зря:

Звенит, как лук натянутый, девчонка,

Глаза сияют, вся — порыв, полёт,

В её фигурке загорелой тонкой

Моей частичка юности живёт.

Давно ли рисовал меня художник,

Влюблённый, как неистовый юнец?

Я босиком выскакивала в дождик

И не носила серег и колец,

Но вкруг меня водили хороводы

И сверстники мои и «старики»…

Как быстро промелькнули эти годы,

Оставив в сердце только угольки…

Теперь щебечет рядом хохотушка

И морщит свой зефирно-юный нос,

И хоть я не совсем ещё старушка,

Но так далёко время первых грёз,

Когда весь мир казался милым домом

И только счастье и любовь сулил,

Но стал таким чужим и незнакомым,

Что я с ним просто выбилась из сил.

Предательства, потери, неустройства,

Забытые надежды, смерть детей,

Обманы близких видимого свойства,

Без видимых приличий и затей…

Всё это жизнь в цепи несовпадений,

Где место было для такой любви,

Что, не ропща я, мой небесный Гений,

К Тебе отправлюсь, только позови!

Поскольку вот она — моя замена,

Ей белый свет на счастье и печаль,

А я давно седая, будто пена

Волны времён, несущей воды вдаль.

Медвяная роса воспоминаний

Застыла, словно капли янтаря…

Седина

Моей не скроет краска седины,

Да и зачем мне эти ухищренья.

Они навряд ли для меня годны,

Ведь седина — природное явленье.

Белила волоса мои судьба,

В отливе серебристом скрыто много:

Годов моих прошедших ворожба

И не всегда счастливая дорога.

Седых волос сияющая прядь —

Награда мне от Бога за терпенье,

И не хочу я ничего менять,

Обманывая чьё-то впечатленье.

Пусть серебрятся волосы мои,

Покрытые не краскою, но пеплом…

Душа моя, ты вечности сродни,

Ведь я уже не «авангард», я — «ретро».

Расстрел семьи

Они вошли. И весело, и страшно

В своём нетрезвом злобном кураже,

Как на охоте с гоном, — бесшабашно, —

Где разум не стоит на стороже,

А лишь азарт кровавый, как утеха,

Реванш за темную, пустую «жись»,

Когда за гранью мнимого успеха

Душа чужая отлетает ввысь.

Как возбуждает красное на белом

И глаз чужих смертельная мольба,

И в вихре ненависти угорелой

Лихая неприцельная стрельба!

И вот лежат бесформенною грудой

Те, что дышали пять минут назад…

Стрелки ушли, поматерившись грубо

И друг от друга отвернувши взгляд.

В хороводе теней

В хороводе теней, в полутьме утомлённого зала,

В остывающей памяти мглы и неясных имён

Я сама словно тень, я сама словно тень танцевала

Посреди позабытых и проклятых Богом времён.

В междуречье судьбы, на распутье условностей мира,

В отраженьях зеркал бесконечно помноженный свет

Надо мною сиял, и звучала недрёманно лира,

Только жаль, что в судьбе указателей к радости нет.

Понапрасну грущу, понапрасну лелею биенье

Этой грусти своей, уносящей в безвременье дни,

Ведь недаром опять я молю, мой Господь, о прощенье, —

Нет другой у меня всепрощающей близкой родни!

Косово

По ком звонят колокола, ты слышишь? По стране!

Там от церквей — одна зола, всё Косово в огне.

Кусочек суши, край чужой, но слышно плач и стон,

И бьется колокол святой, неся последний звон.

Там наши братья имут смерть от пришлых басурман.

Где красотой дышала твердь, — лишь злобы океан.

Захват земли… печальна весть, но неизбежен рок.

Едва на запад взор отвесть, — окрасится восток.

Чужой язык теснит славян, смыкая рубежи,