Вот почему, рыча по-звериному, озлобленный Яшка подступил к Орле с налившимися кровью глазами, с угрожающе сжатыми кулаками.
— Слушай ты, молокосос! Да я тебя за это!.. Да я тебя за это!..
Он не успел докончить своей угрозы. Пронзительный свисток пронесся в эту минуту по лесной опушке и замер в лесу.
Дети разом встрепенулись и засуетились.
— Дядя Иванка кличет! Хозяин кличет! Слышь, ребята, зовет хозяин! Бежим к нему, живо!
И они кинулись дружной толпой в ту сторону, откуда слышался призыв свистка.
— А мы еще посчитаемся с тобою! — пробегая мимо черноглазого Орли, прошипел ему в самое ухо Яшка. — Ты так легко не уйдешь от меня. Врешь, не уйдешь!
— Ладно! Заведи раньше себе кнут, Долговязый, — добродушно ответил ему тот и, взяв за руку все еще плакавшую девочку, произнес не то ласково, не то ворчливо:
— Ну, полно, не реви, Галька! Страсть не люблю, когда ревут! Слышишь? Перестань сейчас же! Дядя Иванка звал. Идем к нему, — и, взяв за руку девочку, он поспешил на зов вслед за другими ребятами.
Под ветвями развесистой липы, на пне срубленного дерева, сидел высокий цыган, с серьгою в ухе, и строгими суровыми глазами поглядывал па всех из-под нахмуренных бровей.
Это и был хозяин и начальник табора, дядя Иванка, очень суровый, взыскательный человек, безжалостно наказывавший своих подчиненных за малейшую провинность.
При каждой новой остановке табора дядя Иванка делал тщательный осмотр всем приобретенным на последней остановке добычам.
Старшие уже успели сдать хозяину все, что успели выклянчить или награбить у людей; теперь наступила очередь подростков и детей.
— Эй, вы, команда, все собрались? — грубым голосом окликнул хозяин сбежавшихся к нему ребят.
— Все, дядя Иванка! Как есть все! — отозвались те дружным хором.
— Ну, так живо показывай, у кого что есть.
Едва только цыган успел сказать это, как дети бросились врассыпную, каждый к своей телеге. Бросился и бойкий Орля, Галькин защитник, вместе с другими.
Только одна белокуренькая Галька осталась стоять перед дядей Иванкой с потупленными глазами и опущенной на грудь головой.
Ей незачем было бежать за добычей. Она ничего не смогла выпросить в тех усадьбах и деревнях, около которых они останавливались табором последние дни. Беленькая Галька не умела воровать, а милостыню цыганкам подают скупо.
Впрочем, Галька не была цыганкой.
Лет восемь тому назад Орлина мать, чернобровая красавица Марика, привела откуда-то хорошенькую, нарядно одетую двухлетнюю девочку, сказав, что нашла ее заблудившейся в лесу.
Девочку, названную тут же цыганами Галькой (очутившись среди цыган, с испуга бедная крошка никак не могла сказать, как ее зовут), решено было оставить в таборе и научить просить милостыню по деревням. Марика надеялась, что хорошенькой беленькой, нежной девочке будут подавать больше, нежели грубым, вороватым цыганским ребятишкам, но она жестоко ошиблась. Гальке не приходилось часто собирать милостыню. Она постоянно прихварывала и больше лежала на грязной перине, под навесом телеги, нежели ходила с протянутой ручонкой.
Ее за это невзлюбили в таборе, считая белоручкой и дармоедкой. Пока жива была Марика, заступавшаяся за свою питомицу, жизнь Гальки еще не была особенно тяжела. Но вот, случайно простудившись и схватив болотную лихорадку, Марика умерла, проболев недолго, и Гальку начали травить и мучить взрослые и дети.
Один только Орля, ее названый брат, защищал приемную сестренку, как только мог. Не раз он выручал ее из беды, не раз спасал ее от побоев, от страшного кнута дяди Иванки, уделяя бедной девочке часть добычи, которую особенно ловко приобретал он по усадьбам и деревням.
Но сегодня, как нарочно, история с Яшкой вытеснила из головы Орли мысль о том, что Галька с пустыми руками идет перед грозные взоры страшного хозяина. Да и сама Галька, затравленная Яшкой и его сообщниками, забыла об этом.
— Нет, сегодня ей не миновать кары… Сердце девочки дрогнуло и сильно забилось. Между тем к дяде Иванке снова сбежались ребятишки шумной гурьбой. Каждый из них принес что-нибудь.
У Орли под мышкой отчаянно бился и визжал поросенок.
Яшка тащил кудахтавшую курицу, его сестра, рябая Дарка, — пару утят; Аниска-кривой — огромный каравай хлеба; кто-то — красную крестьянскую рубаху; кто-то — пояс и горшок с остатками каши. Даже маленький семилетний Михалка сумел стащить из-под носа зазевавшейся хозяйки пару стоптанных туфель.
Каждый из ребят с гордостью складывал свою добычу к ногам хозяина и отходил от него, очень довольный хозяйской похвалой.
Наконец последний мальчуган принес и бросил на колени дяди Иванки огромный кочан капусты, стащенный им на огороде.
Теперь наступила очередь Гальки, и глаза всех направились па нее.
— Ну, а ты, белоручка, что принесла? — неожиданно загремел над испуганной девочкой грозный хозяйский окрик.
Галька, едва держась на ногах, дрожа всем телом, выступила вперед.
— Я… я… я… — начала было девочка.
— Опять ничего? Это в который же раз ты ничего не приносишь! — топнув ногою, крикнул дядя Иванка, и глаза его под нахмуренными бровями загорелись злобным огнем.
Молчание Гальки, ее испуганный вид и бледное, как снег, лицо не разжалобили свирепого сердца цыгана, а, казалось, напротив, еще более того распалили в нем злобу и гнев.