Шайтан-звезда (Книга вторая) - [20]

Ее стихи о любви к аль-Асваду, рожденные ею на скаку, повторяло нараспев все войско!

И она видела, что войско как бы несет ее, прекраснейшую из женщин, с этими великолепными стихами, в дар своему повелителю, прекраснейшему и отважнейшему из мужчин!

Этот мужчина ради нее поднял мятеж, и рисковал своей жизнью и жизнями своих верных, и сражался, и скрывался, и, лишенный всего, кроме достоинства и благородства, с горсточкой людей бросился на безнадежный приступ, чтобы освободить ее!

И все вокруг было прекрасно – отчаянная отвага аль-Асвада, и сжигающая душу тревога за его судьбу, и преданность аль-Мунзира, и грубоватая заботливость Джевана-курда, и бешеная скачка к Хире, и город, радостно встретивший своего любимца, и дворец, и лицо Абризы в дорогом китайском зеркале.

А ведь Абриза сама знала про себя, что особенно чувствительна к красоте и болезненно ощущает ее отсутствие.

Теперь же ее нашла наконец мать – и мать тоже была прекрасна, и ее зрелой красоте была в землях арабов лишь одна соперница – дочь, Шеджерет-ад-Дурр, Абриза.

А то, что лежало на всем этом великолепии, как сальное пятно на дорогом наряде, ушло, исчезло, пропало навеки.

Абриза вздохнула с облегчением, когда бесноватое войско, не признававшее Аллаха и его посланника, убралось из Хиры, и несуразная невеста аль-Асвада – с ним вместе. И возблагодарила Бога за то, что достигла этого, не осквернив уст ложью.

Но Шакунта напомнила ей о нелепой сопернице.

– О доченька, – сказала она, держа в каждой руке по дюжине дорогих ожерелий, пока Абриза раскидывала перед ней шелковые и парчовые наряды, – а где же ожерелье с черными камнями, которое я надела на тебя той ночью?

– А разве оно тебе нужно, о матушка? – удивилась красавица. – У нас сегодня день радости, а не день скорби, зачем нам ожерелье с черными камнями?

– И все же я хотела бы, чтобы ты его носила, – Шакунта усмехнулась, вспомнив ту свою злость на Саида, которую ожерелье усилило многократно. – Не каждый день, разумеется, но в некоторых случаях…

– Так вышло, о матушка, что я подарила его, – призналась Абриза.

– Кому же ты подарила его? – встревожилась Шакунта. – Скажи – и мы его выкупим!

– Боюсь, что у нас нет к нему больше пути.

– Я нашла это ожерелье, когда к нему воистину не было пути! А ты рассталась с ним недавно.

– О матушка, это ожерелье доставило мне столько неприятностей!.. – плачущим голосом сказала Абриза. – Из-за него тетка Бертранда попрекала меня с тех самых пор, как я себя помню! Она говорила, будто я лишила его силы! Всякий раз, глядя на него, я вспоминала тетку Бертранду, будь она неладна! А как оно попало к тебе, о матушка?

– Как оно попало ко мне?.. – Шакунта вздохнула. – Это длинная история. И я расскажу ее тебе, когда слово, которое я дала, будет выполнено. Так у кого же ожерелье? Раз оно вызывает у тебя плохие мысли, ты никогда больше его не увидишь, но мне оно необходимо. Ведь нам удалось вернуть ему силу…

И замолчала, сообразив, что без помощи того, кого она привыкла звать Саидом, ожерелье так бы и осталось лежать в шкатулке евнуха Шакара…

– Я отдала его той девушке, которая спасла от смерти Ади аль-Асвада, – отвечала Абриза, но мать ждала еще каких-то объяснений. – Все делали ей подарки, а у меня не нашлось ничего иного…

– Что же это за девушка и как нам ее найти, о доченька? – не унималась Шакунта.

– Зовут ее Джейран, а где ее теперь искать, наверно, не скажет никто. Вот если бы она ходила с открытым лицом – ее знал бы весь город!

– Джейран… – Шакунта задумалась. – Так что же у нее с лицом?

– Во-первых, у нее на левой щеке написано «звезда аль-Гуль».

– Странная надпись. Но разве это нельзя смыть?

– Буквы как будто выложены синей шерстяной ниткой под кожей, о матушка! Я никогда раньше такого не видела, клянусь Аллахом! А во-вторых, она сильно отличается от здешних женщин. Больше всего она похожа на мою двоюродную сестру Берту… то есть, я все эти годы считала Берту своей двоюродной сестрой… Она тоже высокого роста, с худым лицом, нос у нее короткий и немного вздернутый, волосы серые, а глаза – серо-голубые, о матушка. Ты же знаешь, что для арабов все это – признаки уродства! Как странно – а ведь в Афранджи Берту считали красавицей…

– Но если ее привезли из Афранджи, откуда у нее такое имя?

– Я не знаю, о матушка, – отвечала Абриза, которая действительно не задумывалась над несоответствием имени и внешности банщицы. – Сама она сказала, что выросла среди бедуинов, а потом ее отдали вместо платы хозяину хаммама.

– А не сказала ли она, кто ее мать? – задала Шакунта уж вовсе нелепый и неожиданный с точки зрения Абризы вопрос.

– О матушка, а какое нам дело до матерей банщиц? – искренне удивилась красавица. – И какая еще могла бы быть мать у Джейран, как не жительница пустыни и собирательница сморчков на песчаных холмах?

– Джейран… – повторила Шакунта. – Бедная Джейран… Бедный подкидыш! Так, значит, ты ее отблагодарила за спасение аль-Асвада ожерельем? Начертал калам, как судил Аллах! Это было проявлением его справедливости… Она заслужила это ожерелье. И пусть она им владеет!

Абриза удивилась было неожиданным заслугам Джейран, но сообразила, что в Хире наверняка уже толкуют возле всех колодцев о том, как был спасен от казни Ади аль-Асвад, и хвалят Джейран, не подозревая, какая суматоха была во дворце из-за нее и ее бесноватого войска.