Шашлык по Никитычу - [3]

Скулы Никитыча снова слабо окрасились.

- Давай скажу - коли уж сам просишь... Он, - Никитыч пошевелил седыми бровями, кивнул, показал на меня, - он у нас вроде свой. Опять же, срамил ты меня при нем - значит, при нем же и ответить можно. Я не скажу - кто ж тогда другой тебе скажет?

- Ну-ка, ну-ка! - кажется, уже раскаиваясь, по инерции подталкивал Иван Петрович и взялся за бутылку. - Давай-ка еще по одной - для храбрости.

- Не стану. Я и первую-то от уважения только.

Ясные светло-ореховые глаза Никитыча задержались на круглом, улыбчивом и несколько напряженном лице председателя - пытливо, с интересом. - Давно ты, Петрович, в зеркало на себя не глядел?

- Сказанул! - с каким-то облегчением засмеялся Иван Петрович. - Да каждый божий день! Как бреешься, так и любуешься.

- И чего видишь?

- А чего там, кроме образины своей, увидишь?

- Кривое тогда твое зеркало. Петрович. Обличив видишь, а чего надо - не замечаешь. В душу почаще глядеться надо.

- Она у меня и так на виду. Всем открыта. - Иван Петрович подержал граненый стаканчик, махом, одним глотком, опорожнил его. - Стопки и той никогда тайком не выпил. Так что, Никитыч, какая у меня душа была, такая и осталась.

- Нет, Иван Петрович, - не та, не та, - не согласился, пожалел Никитыч. - Ты вон сейчас про втык мне сказал. Прежде-то ты такого слова и не говаривал. И не знал его. А сейчас чуть что не по тебе - втык! Обрыдли нам, людям, твои тыки-втыки, - вот что, Петрович. Распоследнее это дело, когда председатель со своими колхозниками втыками обходится!..

Искоса, украдкой я посмотрел на Ивана Петровича и тут же отвернулся: с красной шеей и горящими ушами, он рывком надвое раскидывал ворот голубой рубахи. Глупее положения, чем у меня, нельзя было и придумать: и уйти нехорошо, и оставаться неловко.

- А ты думаешь, мне...

- Погоди, - перебил Никитыч. - Знаю, что сказать хочешь. А мне, мол, в районе - разве не втыкают?

- Ну?!

- Одно и то же гну-то и получается. И там, выходит, неумные люди есть. Забыли, кто они да зачем поставлены. Они тебе навтыкают, а ты - нам, так, что ли? Куда как умно! Шестой десяток советская власть достаивает.

Людей навоспитывали. А ты с ними втыками хочешь. Это с какой же такой распрекрасной стати, скажи ты мне, должен я перед тобой - жизнь проживши в трепете находиться? В острастке? Ты народу не грозой грозной кажись - ты ему спокойным погожим днем оборачивайся. Чтоб он и работал с радостью, и дышал легко. А то ведь смотри, Петрович, какая чепуховина получается? Ты всем хорошего хочешь. Я тоже - хорошего. Верно? Тогда с чего же твое хорошее тычком должно исходить, а мое, такое же - смирением да покорностью? Не знаешь вот ты, а я знаю, как у нас наперекосяк идет. Ты человеку - при всех - втык, а он тебя - про себя - матом. Контакт, едри ее!.. Не примечал, что к Левшову, к Семен Семеновичу, поохотней ныне идут - чем к тебе-то?

Как при внезапном озарении, фамилия секретаря парткома мгновенно напомнила наш с ним прошлогодний разговор, когда я приезжал в "Победу" писать очерк о доярке. Левшов, человек веселый и азартный, рассказал о пожилой доярке много любопытного и как бы между прочим попросил-посоветовал: "Писать станете - о председателе бы поменьше подчеркивали. Так для всех лучше будет. И для него прежде всего..."

Сдерживая себя, Иван Петрович покрутил головой, с горьким удивлением больше, кажется, обращаясь ко мне, - сказал:

- Мало ли я тут сил, нервов положил, а смотри, как оборачивается?

- Того, что сделал, никто у тебя не отымает, Петрович, - тотчас живо и горячо опротестовал Никитыч. - В этом ты людей не вини: неправда будет. Я про то, что тебе же мешает. И похвалю еще: не пропащий ты, нет!

- Это почему же? - хмуро усмехнулся Иван Петрович.

- Выслушал - не шумел, не гремел. Не взорвался, коротко тебе сказать. И то дело великое. - Никитыч опомнился, взвился с места: - Мужики, а шашлык-то, шашлык! Вон и Славка вертается!

- Спасибо, по горло сыт, - подымаясь, все тем же хмурым смешком отозвался Иван Петрович.

То, что обстановка здесь круто изменилась, Слава, вероятно, понял по одному взгляду председателя, по тому, как тот прямо от стола шагнул к машине, - только что выпрыгнув, Слава снова молча и проворно сел за баранку.

- Это как же, мужики, а? - твердил Никитыч, обескураженно хлопая себя по тощим ляжкам. - Вот ведь, дурак старый, компанию испортил! Мужики, а?

- Ладно, не суетись, - сухо и миролюбиво остановил его Иван Петрович, хлопнув дверкой. - Все равно ехать пора: кончился мой перерыв.

Будто присматриваясь к унизанным плодами яблоням, "уазик" неторопливо пробежал по узкой травянистой колее, выкатился в горячий полевой простор и прибавил скорость.

- Всякие шашлыки едал, - нарушил молчание Иван Петрович, голос его прозвучал и усмешливо и чуть смущенно. - По-карски уважаю. А нынче по новому рецепту попробовал. Шашлык по Никитычу.

Я, позади, тихонько рассмеялся; деликатный Слава, явно помогая чем-то огорченному председателю, деловито осведомился:

- Иван Петрович, а куда помидоры-то? Я ведь их полкорзины налупил.

- Городскому вон гостю в податюк дадим. Хороши бни нынче у нас, похвалил Иван Петрович и выразительно крякнул: - Будь они неладны!..