Шашлык по Никитычу - [2]

...Сад - поблизости от села, по другую сторону мелкой, студеной от ключей речки, и уж вскоре наш "уазик"

стоял у бревенчатой, с одним окном сторожки. Разравнивающий под шампурами с зарумянившимся шашлыком угли Никитыч выпрямился, заулыбался всеми морщинками сухого, чисто выбритого лица.

- Вон у нас ноне кто! Давненько, давненько не были. - Из-под нависших седоватых бровей светло-ореховые глаза его смотрели ясно, ласково; худой, высокий, в расстегнутой неподпоясанной рубахе, делавшей его вроде бы еще выше, он, не позволяя себе глядеть на собеседника сверху, сутулился, наклонял, разговаривая, пегую свою голову. - Статейку вашу поберегаю, спасибо. Иной раз прочитаю сызнова и диву даюсь. Будто про меня и не про меня: больно уж я в ней хороший.

- Похож, он тебя и перехвалил, - насмешливо сказал Иван Петрович. Ведь передал же, чтоб к шестнадцати ноль-ноль все было готово. А ты, гляжу, все еще пурхаешься.

- А Славка-то мясо только-только привез, - объяснил Никитыч. - Ничего, доходит уже.

- Квас есть?

- На столе вон. Испейте, испейте - для аппетиту.

Ядреный!

Выскобленный и вымытый стол был вкопан под яблоней - так, что верхние ее ветви с сизым анисом нависали над ним. На столе стоял отпотевший бидон и разложены необходимые дополнения к шашлыку: ворох зеленого, с очищенными головками лука, блюдо крупных, тронутых желтизной огурцов, хлеб, солонка; последнее существенное дополнение - бутылку "экстры" деликатно выставил Слава и так же деликатно, до приглашения, отошел к машине.

Иван Петрович выпил квасу, вкусно крякнув, сорвал, не подымаясь с места, яблоко и кусанул его белыми плотными зубами так, что оно, кажется, брызнуло; и то, и другое получилось у него со смаком, красиво, и тем более неожиданна была прозвучавшая в его голосе досада:

- Живем, понимаешь, очень быстро!... Иногда опомнишься и сам не веришь: когда свои полвека пробежал?

Прикинешь - остается-то меньше. Да под гору. А успеть много еще надо. Ну, и опять сам же себя подхлестываешь! - Он подкинул в ладони надкусанный анис, все эдак же смачно дохрустел им, объяснил, удивленно покачав крупной русой головой: - Я к чему это? Кружка квасу, то же яблоко - все на ходу, не замечая. Чаще-то из теплой бочки напьешься - все некогда... У меня вон и дома сад, можно сказать. А первое яблоко сейчас, похож, попробовал. Как так, а?

Что ему можно было ответить на это? Что согласен с каждым его словом, что после пятидесяти годы помчатсяполетят еще быстрее, в чем он вскоре сам убедится, как уже убедился я; что такая уж, видно, выпала нам доля, когда каждый год в нынешнем равен по насыщенности десятилетиям в прошлом? Да знал он все это не хуже меня и вопрошал-то, конечно, не ожидая ответа; как, Вероятно, что у меланхоличности его, обычно ему несвойственной, была какая-то не абстрагированная, а совершенно конкретная, земная причина.

- Не ладится что-то, Иван Петрович? - оставив в покое всякие высокие материи, спросил я.

- То-то и оно! - подтвердил он. - Пять бортовых машин на вывозке урезали. Все телефоны оборвал. Сегодня уж - ладно, завтра бы так не получилось! Вины нет, а спрос с меня.

Подоспел меж тем шашлык, - Никитыч принес первый шампур, торжественно, как шпагу на параде, держа его в вытянутой руке.

- На пробу, мужики! По виду вроде бы ничего.

Разобрали мы его под стопку моментально; круша плотными белыми зубами горячую жирную баранину, Иван Петрович попенял:

- Сколько раз ведь учил: помидорками прокладывать надо. Мягче с ними, нежнее.

Мясо действительно было немного жестковато, и всетаки, по-моему, говорить об этом было необязательно. Никитыч. опробывая, тщательно прожевал кусок - у него-то зубы были хотя и стальные, да не свои, - охотно объяснил:

- Да-к не подвезли их, помидорки. Нешто я забыл!

- Взял бы да сам сходил - по-молодецки. Не за морем.

- И сходил бы, ноги не заемные, - все так же охотно согласился Никитыч. - Да ведь прикинь ты: два километра туда, два обратно - в самый раз бы мясо сейчас и резал. А ты ведь велел к сроку.

- С ними-то и есть понятнее, с помидорами, - продолжал настаивать, бурчать Иван Петрович и пренебрежительно кивнул на миску с огурцами. - Не то что с этиЧаи перестарками...

- Эти у меня - тут, с грядки. Отходят уже, знамо дело, - миролюбиво принял Никитыч упрек, подавая второй шампур.

Председатель был человеком размашистым, решительным, а под настроение и несговорчивым.

- Ну-ка, Слав, скатай на огороды! Отбери там с десяток, которые поспелее.

Кремовый председательский "уазик" резво сорвался с места; стараясь снять какую-то общую неловкость, заминку, Иван Петрович грубовато пошутил:

- Похож, жирком ты тут обрастаешь, Никитыч. На отшибе-то.

Сухие морщинистые скулы Никитыча слабо порозовели.

- На моих жирах рубаха, как на веретене, крутится. - Он помедлил, колеблясь, что ли, и досказал, чуть усмехнувшись: - А на тебе - разве что не трещит.

Действительно, голубая блескучая рубаха плотно облегала налитое, грузноватое тело Ивана Петровича; он добродушно хохотнул:

- Дерзишь, старый? Давно я, понимаешь, втыков тебе не делал! - И, подмигнув мне, - приглашая вместе пошутить, посмеяться, - поддразнил еще: - Ну, чего ж молчишь? Еще, может, что скажешь?