Шанкр - [4]

Счастливое время началось с небритой рожи Леонида Габе, который с возбужденным блеском в зрачках пер по середине пустынной улице. Один его плейбойский пакет со штампованной грудастой и мокроватой блондинкой был набит разнокалиберными бутылками, другой - всевозможной едой, виднелась даже баночка икорки. Все это слишком не сочеталось с привычным бытом Леонида, но он не стал ничего объяснять, сгреб в охапку оголодавших Маргариту и Елизавету и привел в странную пустую 9-комнатную квартиру в Орлином переулке. Очень чистую и гулкую, что еще более не подходило лениному стилю. Леонид считал себя знатоком и ценителем современных искусств, где наливали - пил, где давали - ел. Мылся только по суровой необходимости. Юрьевна не раз замечала это по доносившемуся от Лени запаху старого матраса. Леонид Габе был выше подобных мелочей.

В центре самой большой комнаты - а может, она только показалась таковой, ибо других Лиза с Ритой не видели, - стоял накрытый стол со свечами. Было темно, в бликах мелькали какие-то лица, Леонид бегло представил всех -так, чтобы сразу забыть, и предложил приступить к праздничной трапезе. Повод для веселья озадачивал: якобы друг Леонида, не присутствовавший здесь и сейчас, приобрел эти хоромы для великих и темных дел, но внезапно сел в тюрьму. "Там все в норме, - уверял Леонид, - он скоро откупится, а мы пока поживем. Сема сам меня попросил". На месте таинственного Семы, если таковой вообще существовал, Елизавета Юрьевна не подпустила бы Леонида и на километр к своему жилищу. Но не в том суть. Не в ленином разгильдяйстве и тяге к коммунальному сожительству. Просто весной птицы прилетаю, а люди улетают - целыми стаями в неизвестные измерения. Мартовскими стаями. Весна - как хадж, рывок к очередному делирию, давно знакомому и заезженному, но все еще питающему бездну толкований. Короче говоря, стаи населения принимаются затейливо бездельничать, и из того порой рождаются шедевры, в том числе и дети. И уж конечно для этого Господь припас шальные находки вроде семиной квартиры с ласточками на грудастых эркерах. И кто об этом не знает... И кто в такие времена не пел дурным голосом от запойного куска свободы.

Затем... Маргарита почему-то доверяла Габе, хоть тот и угробил ее гитару. И доверяла всем его друзьям и друзьям друзей. Друзья друзей были тут как тут. Друзья друзей вообще статья особая. Есть такой род дружбы, в общем, и не дружбы совсем, а приятного знакомства, но люди уж так языками и развлечениями сцепятся и сроднятся, что готовы простить друг другу любую гадкую шалость. В сущности. Любая дружба такова, но обычно думаешь, что за друга пасть порвешь и в гроб ляжешь, и это мнишь само собой разумеющимся, как утренний чай. Таково воспитание - принимать читаемое за действительное, а книжек про подвиги как собак нерезаных... Но, слава богу, излишки воспитания не задерживаются в голове, честь им и хвала за это, а также тем, кто просто радуется, и специально обученный верным песням собутыльник им дороже мамы родной. Таковыми ворвались на праздник в гулкую квартиру Яша и Вениамин. Последний тут же осторожно, как гиена, набормотал присутствующим свой новый сценарий. Аж бородка у него вспотела - так старался интонировать по нисходящей, так что потом и вовсе превратился в собственную заглушку. Известный ораторский прием, ненавидимый Елизаветой за жестокость. Она не жаловала кадров, с которыми перенапрягаешь слух, зрение и прочие анатомии. Зато Маргарита блаженно улеглась Вениамину на плечо, притулилась, как бумажный кораблик к гранитному берегу, и слушала, слушала, так, что в конце концов другим стало неудобно, и они вышли. Неудобней и злее всего стало Елизавете Юрьевне, ибо ключ от их общей общажной каморки сгинул в риткином кармане... Посему Юрьевна пыхтела, но с места не двигалась, чувствуя себя вправе нарушать интим. К тому же она знала, что завтра Рита будет ее слезно благодарить за упорство. Вышло иначе, вроде того - "любовь нечаянно нагрянет..."

Сценарий Вениамина, кстати, сводился к экзальтированной особе, задушившей случайного мужчину во время случайного оргазма. Удушение поспособствовало острому удовольствию агонии, после чего бедняжка отбросил копыта, а девушка с неустойчивой психикой забеременела - оказывается... С того и начался ее долгий путь покаяния. Вырастила сына, в монастырь не ушла, но почти. Белиберда редкостная, удивительно еще, что новорожденный не был объявлен очередным Мессией. Елизавета, кусая ногти, жалела, что они с Марго на разных ступеньках проспиртованности и мировосприятия - а то бы вместе посмеялись. Но любовь есть любовь, какие бы уродливые формы она ни принимала, священен любой тотем, хоть слепленный из козьих какашек, - если он в охотку хоть кому-нибудь.

И теперь оставалось только оправдать рефрен дворовой песни "Одинокие девочки подбирают на улице кошек..." Елизавета, конечно, кошек подбирать не стала бы - с детства боялась стригущего лишая. Она просто ушла на кухню. Кухня была великолепна - пустая и просторная, как спортзал. Только круглый столик на вогнутых ножках и плита. На столике лежала горка семечек и засохшая конфета "Привет Октябрю!". И нужно было тихо благодарить бога за счастье Маргариты, и чай в стакане уже достаточно пролимонился, чтобы растопить сухую корку в горле. Никаких дурных предчувствий не было, а только светлая маленькая грустинка. Мол, "все девчата с парнями, только я одна". Елизавета завидовала чужой любви - будто та имела больше причин называться любовью, чем собственная.