Шанелька и Крис - [34]

В общем длинном коридоре кто-то ходил, в дальней кухне смеялись, болтали, вдруг свистел чайник, хлопала дверь в санузел. Там Шанелька уже побывала, познакомилась с таким же высоченным потолком и веревочным ковриком на полу в шестиугольных плитках-картинках. На удивление чистый фаянсовый унитаз казался в туалете космическим пришельцем и хотелось вместо него увидеть нечто стимпанковское, с надраенными медяшками и сиденьем красного дерева. Зато ванная комната оказалась как раз студенческой. Вся увешанная сохнущими носками, цветными полотенцами, заставленная тазиками с мокрым бельем, в углу — корзина, с крышкой, безнадежно раззявленной, оттуда свешивалась пара джинсовых штанин — разные. И батарея зубных щеток на заляпанной мылом стеклянной полочке. На зеркало была прилеплена большая прозрачная наклейка с мрачной мордой чудовища Франкенштейна, криво сшитой по мимическим линиям, ужасно небритой.

Сейчас ванну занимала Крис, мыла руки и поправляла волосы. А вернувшись, прямо направилась к трону, села, величественно улыбнувшись Шанельке и перевела взгляд на дверь в квадратах матового стекла.

— И куда все делись?

— Ваше королевское велицво готово вкушать сладостные аккорды? — уточнила Шанелька, возясь, чтоб сидеть еще уютнее.

— Вполне, — согласилось велицво, — и поскорее бы. А то, тащила чуть не за шиворот, и вдруг испарилась.

Хлопнула входная дверь, исполнив скрипучую музыкальную фразу. Затопали в прихожей шаги, заглушаемые возней и негромкими поначалу словами.

— Привела, — обрадовалась Шанелька.

— Нормально я, — стал громче недовольный, изрядно капризный голос, — да чего ты вцепилась, Марьячка. Полно еще времени. Успел. Успел бы.

— Я весь парк… — голос девушки был тише, и не договорив, она с готовностью замолчала, когда возлюбленный Перышко перебил, продолжая капризничать.

— Я хоть там побыл бы! Как надо. Чем торчать тут. С твоими недорослями.

— Перо, а в зубы не хошь? — добродушным басом осведомился кто-то, специально для вопроса протопав из кухни в прихожую, — скажите, цац какой, каприз нумер тринадцать.

Вопрос был слышен хорошо — в комнату, распахнув двери, вошел не-испанец Васька, неся поднос с чайником и печеньем, ногой попытался двери за собой захлопнуть.

— Это наш альт, — представил заочно обладателя добродушного баса, — они все время цапаются.

Он устроил поднос на столе, постоял, оглядывая чашки, разбросанные ложечки и банку с сахаром. Видимо, решив, что свою порцию гостеприимства выполнил, повалился на ковровый диван рядом с креслом Шанельки, мелькнув полосатыми носками. Задрал к ней перевернутое лицо, обрамленное толстыми косками дредов.

— Чай там. Сушки. Баранки которые.

— Спасибо, — отказалась Шанелька, — я попозже.

— Марьячка его с парка вытащила. У Перышка там любимый дуб. Для страданий. Он еще не знает, что вы тут. Счас будет сюрприз.

Коньков что-то замурлыкал, опереточное, покачивая ступней на колене джинсовой ноги.

Недовольный голос приближался. Шанелька села удобнее, чтоб в сумрачном полусвете все видеть.

— И я… — двери снова открылись, голос споткнулся.

Крис улыбнулась, блеснув зубами на затененном лице, руки неподвижно лежали на подлокотниках.

— Крис-ти-на? Это — вы?

Марианна расцвела, заглядывая сбоку в лицо любимого, затопталась, аккуратно подталкивая его в комнату. За их спинами кто-то присвистнул, прошел дальше, что-то сказал в кухне и в ответ несколько голосов рассмеялись.

Просперо, тощий и нескладный, как худая тряпичная кукла, ступил ближе, не отводя глаз от восседающей на троне Крис. И вдруг выпрямился, протягивая руку назад. Там уже парила его скрипка, вынутая из футляра, лежала на ладонях Марианны.

— Время, — вдруг произнес Перышко совершенно деловитым голосом, — сколько там? Осталось.

— Через час и сорок минут. Автобус, — Марианна отдала ему скрипку.

Ушла к дивану и села рядом с Василием, отпихивая его ногу.

— Да, — сказал Просперо, подкручивая что-то, прилаживая скрипку к подбородку и снова убирая — осмотреть, погладить, стряхивая невидимое, — угу. Тогда… это вот.

По комнате, укладываясь на сумрак, поплыла низкая нота, длинный, как вязкая сладкая лента, звук, и казалось, ему так же уютно устраиваться в полумраке, как Шанельке сидеть в кресле, Крис восседать на смешном стуле, похожем на трон, а Ваське валяться, упирая в покрывало вязаные полосатые носки. Нота плыла, и вдруг незаметно сменилась, звук стал выше, вместе с ним выпрямилась сутулая спина Перышка, крепче встала нога, и вся фигура будто вплелась в свет, в музыку, сделалась с ней одним целым, и — засветилось лицо.

«Он, и правда, чудесно играет». Шанелька осторожно искоса посмотрела на девушку. Худенькое лицо, против ее ожиданий, не выражало восторга, и смешной материнской гордости, такой неловко умилительной. Было замкнутым и светилось тоже, будто оно зеркало, отражающее внезапную, но такую ожидаемую красоту мальчика, играющего на скрипке. Это покой, поняла Шанелька, покой, когда — все правильно. Она, эта смешная девочка, нашла свой путь и потому ей не нужно мельтешить, что-то там выражая лицом, или жестами, позой. Вот она, эта полуулыбка, хочешь, скажи — джокондовская, но нет, без ее зовущей загадки и обещания, скорее улыбка Будды…Я тут, и я знаю, что тут — правильно. А ты, если хочешь, узнаешь тоже. Непременно…