Шаманы, целители, знахари. Древнейшие учения, дарованные самой жизнью - [18]

Как и Эдгар Кейси [49], известный американский целитель, Хуркос был в юности интровертом, замкнутым, витающим в фантазиях ребенком. Во время своего падения Хуркос ударился головой, Кейс получил удар по голове баскетбольным мячом. Оба потом в состоянии транса могли говорить на иностранных языках. Как и Кейса, родившегося с молоком в груди, Хуркоса при рождении сопровождали необычные явления: он родился с «caul» на голове, родом вуали, которая должна была быть раскрыта и удалена, чтобы новорожденный мог дышать. В Голландии, родине Хуркоса, говорят в этом случае о «шлеме», «Fliess». «Шлем» имел в медицинском фольклоре много значений. Он символизировал тайну: принято полагать, что рожденный со «шлемом» в голландских народных преданиях обладал способностью смотреть в будущее.

Новорожденный чуть было не умер по причине этих родовых осложнений, но выжил, хотя и был слепым первые шесть месяцев своей жизни, а в первые годы предпочитал тенистые места и темноту. Хотя его необычные способности стали заметными только после несчастного случая, его родители и друзья говорят о нем как о своеобразном ребенке, который всегда был один и видел вещи, остававшиеся невидимыми для других.

Вуаль вокруг головы младенца врачи смогли удалить спустя несколько часов после рождения, операция на глазах оказалась успешной лишь через 6 месяцев, однако у Хуркоса всю жизнь были проблемы со зрением.

После падения с лестницы Хуркос без сознания находился в больнице и не помнил многие вещи. Забылись имена, даты и лица, членов своей семьи он узнавал лишь по голосам. И сегодня он не запоминает никаких имен и телефонных номеров, в том числе и свои собственные. Случай, с ним происшедший, он описывает следующим образом:

«За то мгновенье, пока я летел вниз, у меня перед глазами за несколько секунд прошла вся моя жизнь — и внезапно все потемнело. Позднее мне опять захотелось туда, откуда я пришел и где было так прекрасно. Там были замечательные цветы и музыка, и все было совсем по-другому. Даже тюльпан выглядел иначе, гораздо прекраснее, чем обычный тюльпан. Да, я видел цветы и горы, фантастические горы».

Его предсмертное переживание обнаруживает характерный ретроспективный взгляд на прожитую жизнь: ощущение внезапной темноты, в которой обнаруживается движение по туннелю, и затем вид сияющего ландшафта, описание которого мы так часто находим.

Хуркос услышал странные звуки, ему казалось, что он лишился собственного сознания, он увидел картины и услышал голоса, от которых стремился всеми силами освободиться:

«Когда я прикоснулся к кувшину с водой у моей постели, я услышал звуки. Когда я схватился за стену, я одновременно услышал звуки и увидел различные вещи. Иногда я прикрывался подушкой, чтобы ничего больше не видеть и не слышать, но звуки и картины вновь проникали ко мне. Даже когда я спал, мое сознание отправлялось к тем местам, которых я до того никогда не видел…»

Сам того не желая, он видел будущее людей, что приводило его в особое беспокойство. Свою тогдашнюю жизнь он описывает как кошмарный сон, а себя самого после несчастного случая описывает как некоего субъекта, имеющего два мозга, свой собственный и чужой. Окружавшим его также бросилась в глаза эта перемена личности:

«Я вспоминаю, что, когда падал, я не хотел умереть. Затем внезапно все стало черным. Когда я пробудился, я лишился собственного сознания. Так я приобрел свой новый дар. Внезапно я почувствовал, что обладаю сознанием другой личности. Мои отец и мать полагали: «Он уже не прежний Петер», и говорили: «Он умер и вернулся, обладая двойным сознанием»

После возвращения из больницы его странный дар гонит его из дома, он целыми днями бродит по улицам, желая убежать от самого себя. По совету внутреннего голоса в это же время он начинает рисовать:

«Я не могу рисовать то, что я вижу… Я рисую только то, что я видел, будучи без сознания. Я могу рисовать здесь, прямо на полу. Сам удивляясь тому, что я вижу, я берусь за краски. Я ни разу не размышлял над тем, какие краски я должен взять. Я рисую картины также на голове — это совершенно безразлично. Я сажусь на пол и рисую также в темноте, но я тем не менее вижу…».

Таким же образом он выучился игре на пианино. Но когда он впервые увидел орган, внутренний голос прошептал ему, что он не должен садиться и играть на нем. Он вспоминал о замечательных мелодиях, которые слышал во время своего падения:

«Я еще ни разу в своей жизни не играл на пианино. Я никогда не брал уроков. Но я почувствовал, что это очень просто и сыграл «Ave Maria» Шуберта и «Варшавский концерт»… Поймите меня, я ничего не понимаю в музыке, лишь внутренний голос внушает мне звучание. Так же, как я рисую, как я чувствую и смешиваю краски… То, что я вижу своим внутренним глазом, что видится мне в моем сознании, тому и следуют мои руки…»

Некий внутренний голос является первопричиной его паранормальных способностей. «Я не люблю об этом говорить, люди полагают, что я сумасшедший… Это низкий голос [50]…, голос старого человека, кто-то внутри меня». Но, вопреки своим новым взглядам, он не понимает сам себя, о чем свидетельствуют его слова: