Шакарим - [10]

«На самой заре своей жизни, — писал он в «Зеркале подлинного счастья», — делая первые шаги, пытаясь произнести первые слова, я чувствовал привязанность к сверстникам, с которыми играл, любил их искренне, как родных братьев, увлекшись играми, забывал о еде и быстротекущем времени. Мое безмятежное счастье! Невинные забавы, любовь к друзьям, трепетная забота отца и матери, которую я ощущал, возвращаясь домой! Куда все сгинуло? Где это теперь?»

Медный коготь беркута

Помимо чтения и занятий различными ремеслами основным увлечением в молодости для Шакарима была охота. К ней он приобщился с одиннадцати лет, когда Абай научил стрелять из ружья. С этого момента юноша не расставался со старым отцовским дробовиком, в котором порох насыпался на полку и поджигался через фитиль. Он регулярно чистил дробовик, заботился о том, чтобы не иссякали запасы пороха и дроби, заказывая их собиравшимся в город родственникам.

С четырнадцати лет Шакарим держал скаковых лошадей специально для охоты с беркутом. Приручать ловчих птиц начал с помощью опытных охотников. Ему удалось вырастить красавца беркута с размахом крыльев около полутора метров. Его еще птенцом взяли из гнезда охотники и принесли Шакариму. День за днем в течение нескольких месяцев юноша кормил птицу с рук, пока она не выросла и не привыкла выполнять команды человека. Еще три месяца учил беркута брать добычу. С ним охотился летом и осенью на гусей, зимой — на лисиц и зайцев.

Однажды он пустил беркута на молодого горного козла. Это была ошибка: беркут не удержал в когтях быстроногое животное, которое легко сбросило птицу. Шакарим подскакал к питомцу, посадил на руку и надел колпак на глаза. Осмотрев птицу, увидел, что один из длинных когтей отломан — видно, застрял в густой шерсти козла.

Что тут можно было сделать? В голове мелькнула фраза из народных сказаний: «Железными когтями беркута вцепился Абылай-хан во врага». «Почему и вправду не сделать беркуту металлический коготь?» — подумал юноша.

Вернувшись в аул, посадил птицу в сарай, а сам пошел в мастерскую. Развел огонь под кузнечными мехами и принялся стучать молотком по железной пластинке. Однако быстро понял: железный коготь неудобен. Взял медный прут и выковал тонкий коготь. После подгонки приладил изделие к лапе птицы.

С этого дня Шакарим называл беркута Жез Туяк — Медный Коготь.

К Шакариму стали заглядывать любопытные жители окрестных аулов, прослышавшие о диковине — медном когте. Скотоводы осматривали птицу, дивились приспособлению, восхищались мастерством охотника, воплотившего в реальность сказочный образ хищной птицы с железными когтями. Юноша не особенно внимал похвалам, говоря, что дело было нетрудным — подумаешь, медный коготь, бывали изделия и посложней.

К пятнадцати годам он вырос, статью походил на отца Кудайберды. Весь облик — подтянутая фигура, опрятная одежда, прямая линия сомкнутых губ — говорил о выдержке и сдержанном характере. Но внимательный взгляд умных глаз излучал такой мощный внутренний свет, что собеседники обращались к Шакариму с неподдельным интересом, словно ожидая откровения, которое ждут всегда от подлинного таланта. Был он крепок, строен, физически силен, несмотря на перенесенную в детстве оспу. Жизнь на природе закалила организм. В условиях кочевья и на охоте он стойко терпел и холод, и зной. Смелости было не занимать. Он отважно бросался в тугайные чащи за кабаном, если была надежда подстрелить зверя.

Но незаурядную физическую силу категорически отказывался применять по отношению к людям. Принципиально не участвовал ни в каких молодежных стычках. А если конфликт был неизбежен, неизменно выступал в качестве примирителя сторон. Не лишенный твердости характера, он органически не переносил насилие, чем вызывал немалое удивление у молодых людей, которые с детства знали о необходимости силой защищать имущество рода, прежде всего скот. Шакарим готов был горой стоять за родичей, но по врожденному чувству человечности искал мирные способы разрешения споров.

Этому принципу он не изменял до конца жизни. Искренне любил народ, всех казахов. Считал, что люди не должны смотреть на соседей из другого аула как на врагов. Он не был создан для насилия, не терпел даже сквернословия. Неприличные выражения вызывали категорическое отторжение.

В шестнадцать лет он имел славу одного из самых удачливых охотников в Чингистау. Шакарим брал с собой на охоту книги, письменные принадлежности и днем, когда солнце пекло невыносимо, забирался в тень, читал, пробуя собрать неясно мерцающие в голове мысли в рифмованные строки. Когда это удавалось, записывал стихи, чтобы показать позже Абаю.

Порой ему чудилось, что он нашел то редкостное сочетание мысли, остроты чувств и порядка слов, которое присуще подлинной поэзии. И тогда, ощущая подъем в душе, принимался мечтать. В юношеских мечтах ему начинало казаться, что он написал действительно замечательные стихи и что жизнь созданных строк, возможно, окажется дольше его собственной.

Почему-то на склоне лет, вспоминая дни юности, проведенные на охоте, он сожалел о времени, потраченном, как он говорил, на забаву.