Шахразада - [6]

— Вы необходимы для Тото, для меня и для благополучия всей семьи. Послушайте меня. Вам следует прийти…

Ридван-бек покраснел, нижняя губа и подбородок его задрожали, как у ребенка, готового заплакать. Он повернулся и вышел, не дожидаясь ответа Аниса. А тот продолжал стоять на месте, растерянный, раздираемый противоречивыми чувствами.

Последовавшая за этим визитом неделя перевернула все существо Аниса, пережившего острый душевный кризис. Его сердце превратилось в арену борьбы между страстным влечением к женщине, жаждой физических наслаждений и склонностью к мирному, спокойному течению жизни. Он обладал сильной волей и разумом, способными противостоять нечистым соблазнам. Любовь к миру и покою возобладала: через неделю он уже чувствовал, что ему удалось преодолеть все искушения. Постепенно он начал забывать дом несчастного Ридван-бека и его злой и своенравной красавицы жены. Их образы стали далеким, странным воспоминанием, отложившимся где-то в закоулках его памяти

Наступил май. Однажды, когда Анис отправился на свой факультет, чтобы узнать о результатах экзамена, кто-то тростью шутливо преградил ему дорогу. Он поднял глаза и увидел Ридван-бека, вышедшего из кафе и направлявшегося к машине, где его поджидал приятель. Юноша смущенно поздоровался. Бек улыбнулся, потом спросил, как его дела. Они перекинулись несколькими фразами, не касаясь прошлого. И только прощаясь, старик изменил тон и голосом, в котором звучали смирение и душевная боль, произнес:

— Эх, юноша, не смейтесь над людьми и над несчастьями. Вы не знаете, что вам самому приготовит судьба назавтра. Запомните, самые странные на первый взгляд поступки человека могут быть легко оправданы. Не судите людей и постарайтесь извлечь для себя урок, может быть, и вам придется когда-нибудь пролить слезы… Да ниспошлет вам Аллах счастливую судьбу…

Ридван-бек махнул рукой на прощание и пошел, подчеркнуто распрямившись, демонстрируя всем своим видом, что он человек военный.

Жизнь для других Пер. Г. Круглова

По вечерам Абд ар-Рахман-эфенди[7] любит спускаться в свой сад. Это уже вошло у него в привычку. Абд ар-Рахман-эфенди домосед и покидает дом только по какому-нибудь уж очень важному делу.

В один нежаркий сентябрьский день он по обыкновению вышел в сад, окинул его взглядом, прошелся по извилистой дорожке и, осмотрев кусты роз, вазоны с цветами, сел в кресло возле ограды из колючей проволоки, которая отделяла его дом от соседнего. Затем развернул вечернюю газету и погрузился в чтение.

В его походке, манере сидеть чувствовалась степенность: если бы кто-нибудь увидел его в этот момент, то ни на мгновение не усомнился бы, что перед ним хозяин дома, глава семейства. Он всегда отличался спокойствием и уравновешенностью, в глазах его светились ум и мужество. У него была большая голова и пышные усы. На вид ему можно дать лет сорок, хотя в действительности исполнилось только тридцать пять. Сидя в кресле, Абд ар-Рахман-эфенди так увлекся чтением, что невольно вздрогнул, когда его окликнул нежный голосок:

— Здравствуй, дядя.

Он сложил газету и обратил взор в сад соседей. Там стояла девушка. Ее ясные, темные глаза смотрели на него доверчиво и доброжелательно. И Абд ар-Рахману показалось, что в лицо ему повеял прохладой легкий ветерок, принесший запах жасмина.

— Здравствуй, Самара, — ответил он.

Девушка улыбнулась и принялась играть со своей маленькой собачкой. Самаре было шестнадцать лет. Ее красивое лицо и стройная фигурка давно лишили Абд ар-Рахмана покоя.

Показав на собачку, он спросил:

— Как она сегодня?

— Слава Аллаху, совсем выздоровела.

— По всей вероятности, — заметил он, улыбнувшись, — климат Александрии пришелся ей не по нраву?

— Наоборот. Ей там очень понравилось, и чувствовала она себя прекрасно.

Взглянув на Самару, на ее чуть тронутое загаром лицо, Абд ар-Рахман испытал такое чувство, будто его окунули в сумерки вечерней зари. Он мягко сказал:

— Самара, как ты загорела.

Девушка засмеялась.

Выражение лица Абд ар-Рахмана-эфенди смягчилось. Сосредоточенность уступила место нежности и мечтательности. Он то и дело украдкой бросал долгий счастливый взгляд на девушку, которая села на стул и занялась собачкой. Она играла с ней, ласково трепала по длинной белой шерсти. Забавный песик, радостно виляя хвостом, благодарно лизнул хозяйке руку и прыгнул ей на колени.

Шелковистые пряди волос Самары разметались, прикрыв шею и щеки. Абд ар-Рахман невольно залюбовался ею. И вдруг сердце его сжалось: Самара до сих пор относится к нему, как в далекие времена ее детства, и все еще называет его дядей! А ведь так она называла его, когда была совсем крошкой и играла в куклы! Раньше это радовало Абд ар-Рахмана, он видел в этом выражение дружеских чувств девочки и ее отца. Однако теперь такое обращение стесняло и даже обижало его.

Он снова взглянул на Самару и в который уже раз задал себе вопрос: почему бы ей не стать когда-нибудь его женой? Но он тут же тряхнул головой, словно стараясь отогнать от себя эту мысль. О, как ему все же хотелось, чтобы это сбылось! И он опять вернулся к этой мысли: да, почему ей и в самом деле нельзя стать его женой? Возраст! Ему тридцать пять, а ей шестнадцать. Разница в двадцать лет. Наверное, поэтому-то он в ее глазах все еще оставался дядей.