Шахматный дуэт - [38]
— О, чёрт… Что ещё за Саидик? — высказывался он вслух (от стресса), словно говорил сам с собой.
Его мужская логика кричала ему: у неё появился ухажёр, она тебя будет держать, как запасной вариант («Она ещё та кукла…»).
Он решил продолжать держать ухо востро и не показывать вида, что подозревает её. А скоро, может даже уже и сегодня, она сама себя выдаст — ещё похлеще… С таким настроем Алик отправился в своё отделение.
«Обед скоро… Аппетита ещё нет… Надо продолжать наблюдение… Интересно, сама она ко мне подкатит?..»
Машина подкатила к подъезду. Олег припарковался. И Виктор поспешил подняться в их временное жилище, где мог, наконец, продолжить работу над портретом Светалины, повышение степени готовности которого (художник ощущал это подсознательно) соответствовало повышению сил — и духовных, и физических — каждого из них обоих.
Виктор работал так сосредоточенно, так вдохновенно, что Олег быстро подметил:
— Теперь, Витюш, я понимаю, каким может быть художник после голодовки — творческой.
Витюш только улыбнулся в ответ и снова погрузился в свои многочисленные штрихи к портрету.
— Кстати, про голод, — переключился Олег от возвышенного к земному. — А давай-ка я позабочусь, чтобы накормить нас обоих.
Он ушёл на кухню, а через минут тридцать вернулся из… супермаркета. Как друг туда уходил, Виктор не заметил.
Когда Олег покупал продукты, он обратил внимание на один из атрибутов встречи Нового года — шампанское. Своевременная покупка этого чудо-напитка — его слабое место. Поэтому первый порыв был — купить, не откладывая. Но в этот миг…
В этот миг он вспомнил, как недавно под хмельком разболтал прессе о намерениях друга…
— Вот видишь, Олег, вино хлебать да языком трепать — к добру не приведёт. И если для друга Виктора Алмазова это ещё как-то сносно, то для арт-менеджера — недопустимо. Понял?
Олег всё прекрасно понял. Как же не понять конкретное предупреждение.
Вино хлебать да языком трепать — хорошо сказал друг. По-народному. А по-христиански это — чревоугодие и празднословие. Два человеческих греха… О семи смертных грехах рассказывал Олегу-подростка его дядя-священник. И задумался племянник всерьёз об их сути лишь теперь, через двенадцать лет, когда выдал сокровенное в душе друга своего.
В тот день и дал Олег себе клятву держать тело в трезвости, а язык — за зубами. Да только бы теперь не совершить другой грех — клятвопреступление.
И вот уже в Минске, каждый раз видя, как нелегко даётся Виктору вся эта конспирация (от которой уже пользы, как от дыма огня), Олег тоньше осознавал свою вину, укрепляясь в клятве.
Вспомнив свою клятву, Олег ощутил отвращение даже к шампанскому. Даже к шампанскому на Новый год.
«Главный новогодний атрибут — это праздничное настроение. Настроение, в котором греется надежда на самое новое, самое лучшее, более живое, более чистое, — размышлял он, выходя из супермаркета. — Да и других атрибутов хватает: ёлка разнарядная, мандарины ароматные…»
А ещё Олег отметил одну деталь: в последнее время они с Виктором особо не задумываются о конспирации. Слава Богу, папарацци не беспокоят.
«Похоже, наша съёмная квартира осталась для них засекреченной… Может, это стало возможным и благодаря тому, что я перестроился — изменил, вернее, обновил, свой образ мыслей, образ жизни?!»
И тогда он задумался о судьбе своего брата.
«Найдутся ли у Никиты силы для подобного обновления?.. Вряд ли…»
7
«Для восходящего нет непосильных испытаний, а источник, который питает его силы, может быть воистину неиссякаемым».
Люциан снова повторил для себя эту фразу, которую совсем ещё недавно изрёк Ангеллион вслед исчезающему Гаунгру.
Турнир продолжался. И Люциан помнил, что партия будет доведена до конца, в каком состоянии лично он сам не оказался бы. И Люциан видел, что его состояние с каждым новым ходом всё сильнее влияет на исход партии. Он ощущал, как после прошедшей паузы вновь заработал тот самый, невидимый даже в Нейтральном пространстве, механизм, который его, Люциана, подхватывает, словно пушинку, и вращает, вращает…
Вращает, создавая какой-то хаотичный ток. И когда Люциан, не зная, как ему противостоять, поддавался этому накалу, ток-поток усиливался.
А теперь Люциану, зрившему глубже двойственность своего существа, стало сложнее не сопротивляться этому потоку. Потоку, который работает даже вне досягаемости Гаунгра.
«Стоп! — задумался Люциан. — А почему работает этот механизм агрессии?.. Он словно заведён автоматически… Он точно заведён автоматически… Автоматически — благодаря какой-то Программе…»
В тот же миг его немного затрясло, словно током ударило (позже он догадается, что такая тряска — результат выпадания индивида из алгоритма той Программы).
В следующий миг Христоний, сделавший очередной ход в новой комбинации, оценивал суть всего происходящего со своим оппонентом («Сейчас, когда возобновился Турнир, найдёт ли Люциан в себе силы противостоять?Противостоять вновь запустившемуся потоку насилия…»). В ходе Турнира старец не имел права проникать силой сознания в более тонкие структуры сущности своего оппонента, нежели открытое для созерцания эфирное тело, в котором Люциан, как и сам Христоний, воплотился тут, в Нейтральном пространстве, а также ближайшее к эфирному — астральное (эмоциональное) тело. Доступ к ментальному телу оппонента, где созревали комбинации, был под запретом. Ну, а духовное тело у иерархов темноликих атрофировано.
В каждом произведении цикла — история катарсиса и любви. Вы найдёте ответы на вопросы о смысле жизни, секретах счастья, гармонии в отношениях между мужчиной и женщиной. Умение героев быть выше конфликтов, приобретать позитивный опыт, решая сложные задачи судьбы, — альтернатива насилию на страницах современной прозы. Причём читателю даётся возможность из поглотителя сюжетов стать соучастником перемен к лучшему: «Начни менять мир с самого себя!». Это первая книга в концепции оптимализма.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
История превращения человека в Бога с одновременным разоблачением бессмысленности данного процесса, демонстрирующая монструозность любой попытки преодолеть свою природу. Одновременно рассматриваются различные аспекты существования миров разных возможностей: миры без любви и без свободы, миры боли и миры чувственных удовольствий, миры абсолютной свободы от всего, миры богов и черт знает чего, – и в каждом из них главное – это оставаться тем, кто ты есть, не изменять самому себе.
Жизнь подростка полна сюрпризов и неожиданностей: направо свернешь — друзей найдешь, налево пойдешь — в беду попадешь. А выбор, ох, как непрост, это одновременно выбор между добром и злом, между рабством и свободой, между дружбой и одиночеством. Как не сдаться на милость противника? Как устоять в борьбе? Травля обостряет чувство справедливости, и вот уже хочется бороться со всем злом на свете…
«Однажды протерев зеркало, возможно, Вы там никого и не увидите!» В сборнике изложены мысли, песни, стихи в том мировоззрении людей, каким они видят его в реалиях, быте, и на их языке.
Всю свою жизнь он хотел чего-то достичь, пытался реализовать себя в творчестве, прославиться. А вместо этого совершил немало ошибок и разрушил не одну судьбу. Ради чего? Казалось бы, он получил все, о чем мечтал — свободу, возможность творить, не думая о деньгах… Но вкус к жизни утерян. Все, что он любил раньше, перестало его интересовать. И даже работа над книгами больше не приносит удовольствия. Похоже, пришло время подвести итоги и исправить совершенные ошибки.
Выпускник театрального института приезжает в свой первый театр. Мучительный вопрос: где граница между принципиальностью и компромиссом, жизнью и творчеством встает перед ним. Он заморочен женщинами. Друг попадает в психушку, любимая уходит, он близок к преступлению. Быть свободным — привилегия артиста. Живи моментом, упадет занавес, всё кончится, а сцена, глумясь, подмигивает желтым софитом, вдруг вспыхнув в его сознании, объятая пламенем, доставляя немыслимое наслаждение полыхающими кулисами.