Шахматистка - [27]

В среду, прежде чем ехать к Куросу, Элени сделала небольшой крюк, отправившись в церковь. Она вошла в божественную обитель с тем же чувством восторга, которое испытывала в детстве. Тонущее в полумраке помещение церкви, освещаемое только свечами, пьянящий запах ладана, позолоченные фрески и иконы, на фоне которых священники бесшумно ступали по каменным плитам пола, — это всегда производило на нее сильное впечатление. По телу Элени пробежала легкая дрожь, вызванная как разницей температур снаружи и внутри церкви, так и чувством глубокого почтения, которое внушало ей это священное место. Она медленно вошла в центральный неф, отдаваясь возвышенному чувству. Она не хотела говорить со священником: ей казалось неуместным беспокоить святого человека из-за истории с шахматами и семейной размолвки. Церковь сама по себе была ответом на вопрос, с которым она пришла. “К Всевышнему не обращаются по поводу игры. Вспомни о детях, женщинах и мужчинах, которые умирают с голоду или гибнут на войне”, — укоряла себя Элени, ища, где преклонить колени. Она опустилась на скамью и принялась молиться о главном: о спасении души — своей и своих близких — и о мире.

Потом она купила пять свечей и зажгла их, прося Всемогущего Господа, чтобы Он исполнил ее просьбу.

Ее приход в церковь весьма озадачил Паниса и Саака, прятавшихся за колонной неподалеку от входа. Как и было условлено в памятный вечер их совместной попойки, они следили за ней на протяжении всего пути, держась на некотором расстоянии.

— Вот видишь, — прошептал Армянин. — Ты полностью ошибаешься на ее счет. Она ударилась в религию, и это в высшей степени мудро с ее стороны.

Панис знал, что его жена верит в Бога, однако скептически отнесся к мнению Саака, будто она ударилась в религию. Вера и религиозное рвение все-таки не одно и то же, и он не думал, что Элени может вдруг стать ревностной прихожанкой. Потеряла рассудок — это вполне возможно, сделалась набожной — это вряд ли.

Элени вышла из церкви просветленная и радостная от сознания того, что она исполнила свой долг православной христианки. Она пообещала себе, что отныне будет присутствовать на службе часто, как в первые годы замужества. Когда она пришла на остановку автобуса, идущего в Халки, ее восторженность уже пошла на убыль. Пока она ждала тряский автобус, который должен был отвезти ее на ответную встречу с аптекарем Костой, ее семейные заботы и мысли о шахматах — они-то, собственно, и привели ее в святое место — стали мучить ее, как и раньше. Она села на скамейку и принялась разглядывать свои слегка припухшие ноги в белых рабочих босоножках. Может, ей поговорить с Панисом, пока не поздно? Она не заметила двух мужчин, что прятались в тени газетного киоска, курили и следили за ней.

Подошел автобус. Покупая билет, Элени обменялась парой слов с водителем. Села в хвосте и, когда машина тронулась, стала разглядывать красивый пейзаж за окном. В это время года Наксос выглядел лучше всего. Солнце еще не выжгло землю, уже буйствовала молодая растительность, отчего все вокруг было зеленым и желтым, кое-где с вкраплениями фиолетового. Элени особенно нравились ослики, вечно бредущие по равнинам и горным тропам. Мерная поступь этих порой упрямых животных вызывала у нее прилив нежности. На острове у них тяжелая жизнь. Эти тощие носильщики тяжеленных грузов редко стоят без дела, привязанные на веревке у дороги, под палящим солнцем. Не надеясь на перемену своей участи, они недоверчиво поглядывают на прохожих, жуя пожухлую траву. Они лишены грациозности лошадей, и крестьяне не могут ценить этих неуклюжих обитателей сельской местности ни за красоту, ни за то, что они охраняют их дома по ночам. Ослы интересны человеку, только пока работают, это живые транспортные средства, и их покорность, смешанная с изрядной долей упрямства, трогала Элени. Она всегда обращалась с ослами уважительно, когда еще девочкой ездила на них по полям и виноградникам. Для вечно спешащих туристов, привыкших к бешеным скоростям, все ослы друг на друга похожи, Элени же всегда подмечала мелкие детали, отличавшие одно животное от другого.

“Ослы — это пешки на нашем острове”, — подумала Элени. Никакая современная машина не способна их заменить. Они идут шаг за шагом, медленно, терпеливо, ради того только, чтобы сослужить службу и вволю поесть зерна в урожайный год. “В Париже осла, наверное, не встретишь”, — подумала Элени и вдруг улыбнулась, представив себе осла, бредущего по Елисейским Полям. По телевизору она видела слонов в Бомбее, они смело прокладывали себе дорогу среди других средств передвижения, а вот осел, бредущий по французской столице, — эта картина показалась ей совершенно нелепой. Размышления об ослах немного успокоили ее. “Панис меня не бросит. Мы выросли в одном мире, переживали одни и те же трудности, одни и те же беды. Панис не найдет понимания у другой женщины”.

А в эту самую минуту тот, о ком размышляла Элени, ехал за автобусом в автомобиле и рассуждал совершенно иначе. Всю дорогу он ругал жизнь, женщин вообще и свою жену, особенно коварную. Саак молча курил, рассеянно слушая, как Панис исходит желчью, и время от времени задаваясь вопросом, такая уж ли это была хорошая идея — начать слежку за Элени.