Шах и мат - [14]
Кривошеев напрягся.
— Сейчас первостепенная задача: собрать как можно больше сведений об Арабе, не допустив даже слуха о нем. Если этот разведчик настолько хорош, — Баранников постучал ладонью по столу, где хранился документ, — то даже малейшая осечка может его спугнуть, и он откажется от выполнения задач, поставленных ЦРУ.
— Слушаюсь, — нехотя ответил Кривошеев.
Республика Таджикистан, 12-я пограничная застава, днем позже
Личный состав 12-й пограничной заставы Московского погранотряда Группы Пограничных войск Российской Федерации в Республике Таджикистан проводил чистку вверенного им оружия, когда с неба донеслись первые — сначала слабые, но с каждой секундой все нарастающие звуки приближающегося вертолета.
Командир заставы, старший лейтенант Михаил Майборода, бросил беглый взгляд сначала на висевший и давно выцветший под ярким южным солнцем календарь, потом на часы. Выругался, послав куда подальше всех тех, кого угораздило прилететь на заставу. Сменил летние тапочки на тяжелые кирзовые сапоги с высоким берцем, вошедшие благодаря американцам в армейскую моду, и вышел из комнаты встречать прибывающих «гостей».
На выходе из казармы его уже ожидал, также пребывая в нервозном состоянии, капитан Смирнитский.
— Что там? — кратко поинтересовался Майборода.
Смирнитский пожал плечами:
— Знаю не больше твоего, Миша.
Майборода хмыкнул. Он и Смирнитский отнюдь не были хорошими друзьями. Ситуация, в которой они оказались по воле судьбы, немного их сблизила, хотя командир заставы никогда не доверял ГБшному капитану, оставшемуся на границе после вывода чекистов с территории Таджикистана. И профессиональное чутье Смирнитского подсказывало, что его присутствие на заставе Майбороду если не злит, то определенно нервирует. Из-за этого и отношения их были натянутыми. Вместе с тем Смирнитский никогда не вмешивался в командование заставой и никоим образом не подрывал авторитета командира. Задачи были поставлены другие.
В это время к двоим офицерам присоединился замком заставы лейтенант Андрей Мерзликин, также как и командир, отдыхавший у себя в комнате. Поздоровался.
— Кого черти еще к нам прикатили? — спросил Мерзликин, прикрыв глаза от солнца ладонью, внимательно изучая приближающийся вертолет.
— Хрен его знает, — выругался Майборода.
— Не жди ничего хорошего, Андрюш, — сказал Смирнитский, — уж больно неожиданный прилет.
— Давно уже ничего хорошего не ждем, — хмыкнул Мерзликин. — И тут, ясное дело, не пряники нам раздавать прилетели.
Вертолет, совершив круг над заставой, стал заходить на посадку.
— Андрей, — обратился командир к заму, — личный состав — в казармы, и чтобы по территории никто не слонялся. Одежда по форме, никаких вольностей. Все занятия и мероприятия по утвержденному распорядку дня. Дежурная смена на постах, и чтобы без замечаний.
— Понял, — ответил Мерзликин и направился к чистившим оружие солдатам, отдавая на пути какие-то указания.
«Толковый парень, далеко пойдет», — подумал Смирнитский.
— Ну, — Майборода поправил фуражку, — пошли, Толя, встречать заявившихся по нашу душу гостей.
И оба офицера двинулись по тропинке к вертолетной площадке.
— То есть как? — не понял капитан Смирнитский указание прибывшего полковника Министерства безопасности Российской Федерации Константина Сергеевича Кривошеева.
— А вот так!
Смирнитский отметил, что напряженный голос Кривошеева почти срывался на крик, в котором улавливались нотки тревоги и страха. И в таком состоянии капитан Кривошеева видел впервые.
Однако полковник быстро взял эмоции под контроль.
— Толя, — по-отечески обратился Кривошеев к Смирнитскому, — есть информация из надежного источника, но не полная. И весьма тревожная.
Стоявшая в кабинете духота, вызванная полуденным июньским солнцем Таджикистана, усугублялась еще и напряжением, возникшим между сотрудниками органов безопасности. Не спасал и тихо тарахтевший старенький советский вентилятор на рабочем столе, который едва разгонял горячий воздух.
— Это я понимаю, Константин Сергеевич, — ответил Смирнитский, — раз потребовалось присутствие самого заместителя начальника департамента министерства, информация не может быть несерьезной. Но вы же не говорите, что это за информация.
Кривошеев с досады поджал губы. Он понимал, что, не раскрывая, как выразился министр безопасности, «всех карт», он фактически подставляет ни больше ни меньше, а всю заставу. Но и все сообщить он не мог — это значило бы нарушить указание «первого». В который раз за свою службу в органах Кривошеев вынужден был выбирать: воинская честь или жизни бойцов, которые приносились в жертву воинскому долгу.
— Вот, — Кривошеев быстро направился к карте местности, где располагалась 12-я застава, — Анатолий Иванович, смотри сюда.
Константин Сергеевич провел указательным пальцем вдоль юго-восточной границы расположенного рядом с заставой кишлака Сари-Гор.
— Все, что могу показать тебе, капитан.
Настроение у Смирнитского было мрачным.
— Понятно, — пробормотал он, пробежав глазами по невидимой, но весьма важной линии на юго-восточном направлении, которую пальцем очертил Кривошеев.
В этот момент в дверь кабинета Смирнитского постучались, и на пороге появился прилетевший вместе с Кривошеевым — но уже по душу капитана Майбороды — полковник пограничной службы, недавно отделившейся от госбезопасности.
Привычный мир рухнул навсегда. От человеческой цивилизации остались жалкие крохи. Немногие уцелевшие пытаются выжить среди орд зомби, ежедневно подвергаясь страшной опасности. Повсюду хаос и ужас, беззаконье и лютый дарвинизм. Как же это прекрасно! Но обязательно найдутся те, кто помешают наслаждаться временами абсолютной свободы. А с теми, кто портит ему удовольствие, у Цента разговор короткий, будь то возрождающая цивилизацию колония, живые мертвецы или немыслимые чудовища, повылезавшие из самых глубин преисподней.
Александр Баширов родился в Казани, но Стамбул стал его новым домом. Теперь он немного блогер, немного журналист, немного торговец, немного переводчик, немного риелтор. Немного шпион. В Стамбуле все или шпионы, или заговорщики. Этот город — полная политических конфликтов бомба, в любой момент готовая рвануть. На этот раз в руки Александру попал секрет, угрожающий всему миру. И ключ к нему — Серые волки. Отряды турецких националистов, глубоко проникшие во все силовые ведомства Турции и пропагандирующие создание Великого Турана.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Знаете ли вы, уважаемый читатель, почему во время Великой отечественной войны 1941-45 годов, фашисты так и остановились на определённой линии и не смогли продвинуться дальше? А о том, что организация Ананербе искала на нашей территории обереги богини Тарэн и не смогла их найти? Этот роман не только о том, что и в настоящее время совершаются попытки найти обереги, влияющие на обороноспособность земли Русской, но и о том, как это делалось во времена гуннов и Великой отечественной войны. Героям романа приходится связываться со своими предками нестандартным способом, благодаря уникальным способностям отдельных личностей и коллективности нашего народа.
История не заканчивается. Иногда события и предметы словно вынуты из линейного потока и кажутся митчелловской «бесконечной матрешкой раскрашенных моментов». Романы Юрия Костина «Немец», «Русский», «Француз» — тот случай, когда прошлое продолжает напоминать о себе, управляя выбором и судьбой своих героев в реальном настоящем. Яблоневый сад в деревне Хизна осенью 1941-го, советская «Пирожковая» на Рождественке и Октоберфест в Мюнхене, карибский аэродром, шаманская река и альпийское озеро, бульвар Санта-Моника, штаб Кутузова в Тарутино и обсерватория НАСА на вершине Мауна-Кеа — вот только некоторые «пазлы» из хроник Антона Ушакова. Новый роман Юрия Костина «Француз» — о преодолении границ и конфликтов, даже самых болезненных: между людьми, которых еще вчера называли «союзниками» или, например, «братскими народами».