Шаг за порог - [2]

Отступив на полшага, Чужая в задумчивости покрутила ободок в отростках щупальца и, повинуясь внезапному порыву, продела сквозь кольцо один из них. Ощущение, всесокрушающей волной нахлынувшее на нее в следующий миг, оказалось сродни тому, что она испытала, экспериментируя с одетой личиной. Грудь Чужой сдавило, крылья за ее спиной встали колом, щупальца опали вниз, ноги предательски задрожали, перед глазами все поплыло. Хотелось сорваться с места и бежать без оглядки — хоть куда-нибудь, лишь бы бежать, — но сил и воли не было даже на то, чтобы кончиком хвоста шевельнуть. Но от пережитого ею в Вагнерсбурге имелось и отличие, причем существенное: это совершенно точно не был страх нижайшего, пойманного на постыдном нарушении — наоборот: смиренный ужас Всемогущего перед внезапно навалившейся на него глыбой ответственности за страту.

Она еще не понимала причин происшедшего с ней, даже приблизительно не представляла, что ей следует теперь делать, но одно осознавала четко: с этого мига все должно было кардинально измениться. К лучшему или к худшему — зависело теперь только от нее самой.

1

Планета Новая Земля, окрестности форта Виктория, перед Порогом

Холм над фортом Виктория, еще вчера изумрудно зеленый, с утра предстал розово-лиловым из-за дружно распустившихся миллионов крохотных, собранных в густые кисти на хрупких длинных тонких ножках цветочков. Сминаясь и ломаясь под подошвами, вновь головы они уже не поднимали, стремительно увядая, и там, где недавно поднимались по пологому склону Настя с Тимуром, теперь тянулись две извилистые цепочки мертвых оливково-серых следов. Местные бабочки, куда более мелкие, нежели их родственницы, обитавшие у Крепости Росс, стекались к ним со всей округи, рассаживались на проплешины, расправив пестрые крылышки — словно силясь прикрыть имя неприглядное зрелище, нарушавшее гармонию цветущего холма. Самые смелые и глупые из них подбирались прямо к сидевшим на вершине ребятам, и время от времени Настя лениво отгоняла незваных гостей ногой. Те обиженно разлетались, но на их месте почти тут же появлялись другие, еще непуганые.

Позавчера Настя непременно загадала бы, что если бабочек рядом окажется семь (или девять, или тринадцать — не суть) — значит, случится чудо, все обойдется и проклятие трутня ее минует. Дней пять назад — уже давно вскочила бы на ноги и принялась в безрассудном гневе топтать не успевших убраться прочь крылатых надоед — всех, до кого смогла бы дотянуться. На прошлой неделе… На прошлой неделе она безвылазно торчала в медотсеке — бабочек там не было.

Хваленая космическая медицина «Ковчега», когда-то без видимых усилий исцелившая простреленное плечо Инны Иноземцевой, а совсем недавно за какие-то полчаса поставившая на ноги Олега, навернувшегося с лестницы и расколовшего о ступени череп едва ли не напополам, на этот раз оказалась бессильна. Бездушная техника признавала, что с Настей что-то не так — свидетельством чему была целая россыпь красных (ситуация тревожная) и синих (ситуация критическая) огоньков на контрольной панели, — однако категорически отказывалась считать это болезнью, а значит — лечить. Больше того, когда, воюя с упрямым агрегатом, девушка в кровь распорола руку об острый угол какого-то кронштейна, медотсек даже эту ее рану проигнорировал. Создавалось впечатление, что для «Ковчега» Настя уже мертва, — а трупами местная аппаратура не занималась, для них здесь имелся специальный холодильник.

Труп, впрочем, оказался с норовом — поняв, наконец, что помощи не будет, выпустил в реанимационный агрегат полмагазина из карабина Тимура. Большая часть пуль, правда, ушла выше, угодив в стену, а прежде чем Настя успела поправить прицел, подскочивший Тагаев оружие у нее отобрал, сам при этом едва не попав под огонь.

Дело было еще в Крепости, до переезда — сразу же по прибытии в форт Виктория карабин у Тимура изъяли, поместив на хранение в рубку — таково было одно из условий присоединения московского «Ковчега» к Альянсу. Взамен Тагаев выточил себе ятаган — наподобие тех, что использовали турки из Аксарая, — и теперь постоянно держал его при себе, за что то и дело удостаивался недоуменных взглядов со стороны новых соседей — ходить с оружием, если только речь не шла об охоте, здесь, в Виктории, было как-то не принято.

Однако иного выхода у лишившегося карабина Тимура не было — помня о страшной судьбе Марины с Олей, Настя взяла с него слово, что как только у нее начнется приступ, юноша ее незамедлительно убьет, оборвав мучения. С тех пор они практически не расставались, ни ночью, ни днем.

Ни с кем, кроме Тагаева, она своей тайной не делилась (Кора, которую девушка пыталась расспросить на предмет лечения, и которая обещала сохранить их разговор в секрете — не в счет). Тимур предложил было рассказать Мамаеву — мол, капитан имеет право и даже обязан знать обо всем, что происходит в его команде, — но Настя решительно воспротивилась: зачем? Помочь ей тот ничем не поможет, а самому ему от этой информации пользы тоже никакой. Как там говаривал покойный капитан Безбородов? Многие знания — многие печали! Вот с Чужой, окажись та рядом, Настя бы, пожалуй, посоветовалась, но от трутня не было никаких известий с того дня, как Олег отвел инопланетянку к немцам под видом их соотечественника Отто. Кажется, назад ее уже особо и не ждали.