"Шаг влево, шаг вправо..." - [7]

Нет виноватых народов. Но есть военные преступники, виновные в войнах и злодеяниях. И их надо судить. И их судили. А народы никто не судил, потому что не народ начинает войну. Тем более причем здесь советские немцы? Разве они возглавляли гитлеровскую Германию и ввергли ее в войну? Или советские корейцы, переселенные с Дальнего Востока, возглавляли ее? Или крымские татары?

Думаю, каждому нормальному человеку ясно: нет в нашей стране виновных за вторую мировую войну. Но были и еще есть те, кто свое неумение обеспечить свою страну и свой народ спокойной, свободной, сытой жизнью, свою неспособность уберечь свою страну и свой народ от войны, от колоссальных потерь и разрушений, всегда превращали в вину других. И тут виноваты были все: те, кто "непролетарского" происхождения; те, кто, несмотря на установку, что Бога нет, продолжают в него верить; те, кто знает и умеет хотя бы чуть больше, чем дающие указания; те, кто вообще говорит на языке, которым не владеет вождь или его соратники, не знающие толком и одного языка; те, кто из-за неспособности "верховного главнокомандующего" миллионами попали в плен в первые месяцы войны… Все виноваты, все должны трепетать, и каждый должен знать, что он в любой миг может быть "привлечен".

Эта система презумпции тотальной виновности и, следовательно, тотального недоверия и подозрительности, имеющая цель сохранить власть тем, кто до нее дорвался — эта система и является причиной бывших массовых обвинений. А дальше уже шло по инерции, ибо изменить что-то в этой системе означало поставить под сомнение совершенство всей системы, а от этого уже было бы недалеко до возникновения сомнения в праве власть имущих на власть. Доказать же это право миллионам простых людей, если подачек для поддержания "верности" и "преданности" хватает только на ближайших, невозможно…

Мы дожили до иных времен, дожили до смелой ломки этой системы, доживем и до действительной, а не формальной реабилитации народов, виновных до сих пор лишь в том, что они полвека назад были несправедливо признаны виновными.

Но вернемся еще раз в то время, к той теме, от которых несколько отошли. Попытаемся коротко охарактеризовать состояние советской немецкой литературы в 1955 году, накануне ее нового этапа.

Кадровый ее состав был почти полностью истреблен. Из старых писателей-интеллигентов в живых не осталось никого. Из 30-40-летних, которые успели ощутимо заявить о себе в тридцатые годы, остались в живых только Андреас Закс и Доминик Гольман, менее известны из этого поколения были Эрнст Кончак, Зепп Эстеррайхер, Рейнгардт Кёльн, Давид Левен, Генрих Кемпф, Иоганн Янцен. Из молодых тогда, 25-30-летних, только начинавших до войны в литературе, осталось в живых мало: Виктор Клейн, Герберт Генке, Вольдемар Эккерт, Лео Фриц, Карл Вельц… Те, кто был до войны еще моложе, в 1955 году были как литераторы практически еще не известны.

Писателей первой величины после войны не оставалось. Не было и профессиональных писателей: литераторы были, как правило, педагоги, которые попутно занимались литературой. Представители послевоенного старшего поколения литераторов, успевшие что-то сделать до войны, были по происхождению в основном из крестьян и рабочих, и их путь в жизнь и в литературу пришелся на тяжелые времена, так что, пройдя большую и суровую жизненную школу, они обычно не имели возможности получить хорошее образование и широкий кругозор. Получше с образованием было у средней группы, но их путь в литературе был прерван в самом начале, причем на долгие годы, что, конечно, не могло не сказаться потом. Еще хуже обстояло дело с теми, кто шел за ними: не успев доучиться в вузах к началу войны, они и в литературе практически ничего не успели сделать, а ведь в литературе как с разговорной речью у детей: чем позже начинать, тем труднее получается.

Таким образом, всем этим людям предстояло теперь где-то отчаянно работать, чтобы прокормить семью и себя и восстанавливаться или только еще делать свои первые шаги в литературе.

Совершенно беспросветным было положение с возможностью для публикации. В стране не было ни одного книжного издательства, ни одного журнала, даже ни одной газеты, где могли бы напечатать свои произведения советские немецкие литераторы — если бы они таковые написали. Надо не забывать и о том, каким было после войны в стране отношение ко всему немецкому, — после войны, когда у каждого советского человека еще кровоточило сердце и когда слово "немец" по-прежнему означало "враг".

Казалось, что советской немецкой литературе уже никогда не восстать из праха…

Часть 3

В конце 1955 года был отменен режим спецпоселения для советских немцев. В конце этого же года в Барнауле, краевом центре Алтая, появилась первая с начала войны небольшая газетка на немецком языке. Название ей дали без особой фантазии, зато идейно выдержанное: "Арбайт" — "Работа". После ее закрытия менее чем через полтора года (апрель 1957) были созданы газеты такого же формата уже в райцентрах Алтайского края "Роте Фане" ("Красное знамя") в г. Славгороде и "Арбайтсбаннер" ("Знамя труда") в Знаменском районе. Последняя просуществовала до 1959 года, "Роте Фане" выходит до сих пор.