Шаг в сторону - [37]

Я вежливо распрощался с пани Ландовой и поставил на место постового. Потом медленно поплелся домой. Шел дождь. Я люблю ходить под дождем. На улицах меньше народу, и завеса дождя отделяет одного пешехода от другого, так что каждый может думать о своем. Папку с иллюстрациями я спрятал под пальто. Дома эту папку положил на столик и решил повнимательнее посмотреть содержимое. Испачканный пылью рисунок лежал сверху. Это был какой-то овчар. Он протягивал принцессе какую-то кружку, а у принцессы был унылый, глупый вид. Иллюстрации действительно были не очень удачные, но в данный момент меня не это интересовало. Меня интересовала пыль. Само собой, это была совсем обычная пыль, а, скажем, не золотая, но только если на комоде пыль, значит, в квартире и в ателье ее дня два никто не вытирал. Если ее не вытирали с комода, так не вытирали и с картин; значит, картину на стене сдвинул кто-то другой, потому что, когда я позавчера уходил, картина висела ровно.

Из чужих там в эти дни был Подгайский. Может быть, еще кто-то, но он — наверняка. Дядя-администратор живописью не интересуется. Может быть, он действительно ею не интересуется. Но его может интересовать что-то другое, иначе бы он не стал трогать картину. Он не мог задеть ее плечом, потому что она висит как раз над большим креслом, а случайно кресло никто не станет отодвигать.

Странно, но почему-то все снова вертелось вокруг этих копий. Несмотря на то, что объяснения пани Ландовой меня вполне удовлетворили и я перестал о них думать, мне снова показалась, что здесь что-то не в порядке. Что именно — я не знал. Действительно, копию трудно обратить в деньги, но я был убежден, что дядя Подгайский мог интересоваться копиями только с коммерческой точки зрения. Очевидно, он был очень умный, этот дядя, хотя не производил такого впечатления. Глупых служащих пан Батя у себя не держал.

С такими мыслями я уснул и спал спокойно, потому что теперь все зависело не только от меня.

Утром я направился к пану доценту, ну, скажем, Ижилону. Это известный искусствовед, и я не хочу называть его по имени. Время от времени он делает для нас экспертизы.

— Пан доцент Ижилон, — говорю я, — могли бы вы перевоплотиться на денек в слесаря-газопроводчика?

Он недовольно посмотрел на меня, не понимая, чего я от него хочу. Я объяснил, что быть слесарем совсем нетрудно. Нужно только надеть комбинезон, плоскую кепочку и взять сумку с различными ключами. И что все это мы ему предоставим из собственных богатых запасов.

— Видите ли, пан доцент, — объясняю я, — я бы очень хотел, чтобы вы посмотрели в одной квартире, вернее в ателье, на три копии, которые висят там на стенах. Я в этом особенно не разбираюсь, и потом мне не хотелось бы действовать официальным путем. Тащить вас туда с собой, скажем, в качестве гостя мне тоже не хочется, потому что не исключено, что хозяйка дома вас знает. Будьте так любезны и наденьте на себя эту кепочку и остальные мелочи и возьмите ключ у дворничихи. Я уж устрою так, что дворничиха вам его даст, а в квартире никого не будет.

Пан доцент сказал, что это, конечно, несколько необычная экспертиза, но что в конце концов нам виднее и так далее. Я попросил его на другой день утром зайти к нам. Мы приготовим ему этот маскарадный костюмчик. Я дал распоряжение вызвать пани Ландову к одиннадцати часам в милицию для продления удостоверения на оружие, кроме того, велел прикрепить на двери записку следующего содержания:

«Завтра от 11 до 12 часов приду менять газовый счетчик. Если вас не будет дома, оставьте ключ у дворника».

Все развивалось по намеченному плану. Доцент переоделся слесарем и отправился в квартиру к пани Ландовой, а я уселся в ресторане за углом. Я сказал ему, чтобы он потом пришел сообщить мне о результате. Сначала я хотел отобрать у него такие интеллигентские модные очки, но потом махнул на это рукой.

Я предусмотрел, что дворничиха одного доцента в квартиру не пустит и пойдет с ним. Потому попросил, чтобы мне выделили двух сотрудников в формах, которые будут проходить мимо и зайдут в дом. Им срочно понадобится о чем-то расспросить дворничиху. Чтобы не задерживать слесаря, один из них поднимется с ним наверх, в ателье, а второй останется внизу заговаривать зубы дворничихе.

Я съел суп и пил уже вторую кружку пива, а доцент все еще не возвращался. Я уже начинал бояться, что все провалилось и что доцент сделал какую-то глупость: ведь, как известно, крупные специалисты не всегда наделены практическим умом. Я хотел уже идти посмотреть, не открыл ли он газ или еще что-нибудь, как он, наконец, показался в дверях.

Он был очень взволнован, а его маломерная кепочка еле держалась на голове. Сначала он, конечно, меня не заметил и уже хотел выскочить, но я зашипел на него, как кобра, притащил к столу и заказал ему шпекачки. Он нагнулся ко мне и говорит:

— Вы об этом знали?

Я промолчал, потому что я всего-навсего человек и мне нравится, когда меня считают умным. Потом, между прочим, сказал ему, что неважно, знал я или нет, важно, что знает он.

— Первая, — запыхтел мне в ухо пан доцент, не обращая внимания на шпекачки, — первая — это Гальс. Дирк Гальс, не Франс, и вторая — он, а третья, хоть я и не могу поклясться, тоже он или его школа.