Шаг в сторону - [32]

И все-таки она знала о Франтишеке Местеке. И не от Кунца. Не только потому, что Кунц ей ничего не сказал, но и потому, что Кунц сам о нем ничего не знал. А откуда она его знала — вот это-то как раз меня и интересовало. Франтишек Местек был контрабандистом. Весьма вероятно, что он перевозил не только часы. А потом обычно контрабандисты не только ввозят товар, но и вывозят за границу. Всяких комбинаций могло бы быть немало. Шпионаж я сразу исключил. Потому что для переправки секретных материалов существуют другие пути. И еще потому, что, если бы человек, занимающийся шпионажем, стал обращать на себя внимание из-за каких-то часов, его хозяева бы с ним быстро расправились.

Что могло быть предметом контрабандного вывоза? Вряд ли копии, которые я видел. Ведь на них было точно указано, что это копии, так что никто не ставит их экспортировать как подделки. Кроме того, что пани Ландова говорила о невыгодности их продажи, было, конечно, правдой.

Припереть ее к стенке и требовать, чтобы она сказала, откуда знает Местека, не имело смысла. Не скажет. Будет запираться. Ведь она не сумасшедшая. Ее замешательство — это след, а не доказательство.

А если бы мы ей как-то и доказали, что она знает Местека, и она бы это подтвердила, мы ничего бы не выиграли, потому что знать кого-то — это еще не преступление, даже если этот знакомый случайно оказался в реке. Все не так-то просто. В нашем деле все должно быть основано на доводах здравого разума и фактах.

Я приказал, чтобы за Верой Ландовой следили, хотя и не особенно рассчитывал на успех.

А теперь мне уже действительно ничего другого не оставалось, кроме как начать разыскивать пана Пецольда. Я занялся этим основательно. И так же основательно погорел. Я позвонил по телефону в Будейовицы и просил выяснить, какие предприятия имеют главное управление в Праге. Мне тут же сообщили, что почти все местные предприятия, за исключением коммунальных, подчинены какому-нибудь учреждению в Праге и очень часто, а иногда и регулярно направляют своих сотрудников в Прагу в командировки. В этом я и не сомневался. Прага — красивый город. Мне назвали пять учреждений. Три из них располагали машиной, и их сотрудники никогда не ездили на поезде, правда, четвертое учреждение было связано с Будейовицами только по телефону и через переписку, в пятом сидел какой-то инженер, у которого были все зубы, но зато голова как колено, ростом он был приблизительно один метр девяносто сантиметров, и все остальное в соответствии с этим, так что это не мог быть пан Пецольд, даже при всем моем желании. Больше я ничего не узнал.

Теперь я снова не мог сообразить, что мне делать дальше. До сих пор я все время что-то делал, хоть и не знал, чем все кончится. А теперь мне уже ничего не приходило в голову. Между прочим, известно: если уж человеку ничего не приходит в голову, хоть о стенку головой бейся, не поможет. Оставалось только ждать, чем дело кончится. Но все быстро кончается только в кино, а не в жизни. В кино бы люди начали требовать, чтобы им вернули деньги за билеты.

Мне же ничего другого не оставалось, как покориться судьбе. Но и сидеть в такие минуты дома — выше моих сил. Голова настолько была забита паном Пецольдом, что ни о чем: другом я бы все равно не мог думать и говорить, так что оставалось одно — культурно развлекаться. Я пошел в театр. Но в театр не попал, потому что там был выходной день. Не станут же люди из-за меня работать без выходного. У каждого раз в неделю должен быть выходной.

Я зашел в проходную. Там сидел старик в зеленом мундире и в зеленых перчатках. Читал газету и выглядел ужасно благопристойно.

— Добрый день, — говорю.

— Добрый день, — ответил старичок и посмотрел на меня. — Сегодня спектакля нет.

— Я знаю, — говорю, — сегодня выходной.

— Да, да, — подтвердил старичок, — сегодня выходной, — и снова уткнулся в газету.

Мне было жаль, что я его побеспокоил.

— Не хотите закурить?

— Не хочу, — сказал старичок. — Я курю трубку, но могу предложить вам сигарету, если хотите.

— Спасибо, не хочу.

— А чего вы хотите?

— Я хочу узнать, у вас всегда выходной день в понедельник? — спросил я наобум.

— Да, всегда, я уже здесь тридцать лет. Каждый понедельник. Только во время войны, когда театр был закрыт, выходной был каждый день.

— А что, во всех театрах выходной в понедельник?

Это был уже идиотский вопрос, но я иногда никак не могу прервать беседу с симпатичным человеком.

— Большей частью да, но не везде. Иногда и в другие дни.

— Ну да. А не посоветуете мне, где бы я мог убить вечер? Мне неохота идти домой.

— Не знаю, — сказал старичок и вытащил из кармана трубку, — откуда мне знать! Я хожу напротив на чашку кофе.

Я тоже пошел напротив на чашку кофе. Почему не пойти? Кофе был отвратительный, наверное спитой. Я не шучу. Вы часто пьете такой кофе, только не знаете об этом. И к тому же там играли на саксе. А это уже было слишком. Какой-то гражданин выл под эту музыку «Влтава, Влтава», а я сидел под табличкой, которая гласила, что пьяным и несовершеннолетним спиртных напитков не подают. Несовершеннолетним я уже не был.

— У вас всегда так гнусно завывают? — спросил я официанта, потому что в голове моей не укладывалось, как люди изо дня в день могут слушать этот вой, даже если их обязывает к этому служба.