Шабатон - [13]

Профессор Эррера вздохнул.

— Видишь ли, даже мы, кому эта тема гораздо ближе, чем тебе, приняли в свое время решение не вспоминать. Хотя после смерти Франко кое-кто очень хотел перелопатить все заново. Вытащить трупы, подсчитать раны, заклеймить злодеев, отдать под суд преступников… Но те, кто поумнее, а таких, что характерно, оказалось подавляющее большинство, решили забыть. Просто продолжить с той же точки, будто ничего не случилось. Встряхнуть головой и идти вперед, не оглядываясь назад.

— Но почему?

— Потому что злодеями были тогда все. Все, без исключения. Ты не можешь кричать, что твой сосед убийца, когда у тебя у самого руки по локоть в крови… Лучше уж забыть, поверь мне.

— Все? Все злодеи? — недоверчиво переспросил Игаль. — И твои родители тоже?

— Все, — повторил профессор Эррера. — Я понимаю, что в школе нас с тобой учили иначе, но красный террор начался куда раньше мятежа, еще при власти республиканцев. По всей стране убивали и кастрировали священников, расстреливали классовых врагов, ликвидировали несогласных. Кого нужно винить в этом, если не тогдашнее правительство? Весь этот век — жуткое, кровавое время, а тридцатые годы — особенно. Повторяю: не стоит копаться в прошлом.

Доктор Островски умоляюще взглянул на друга.

— Хоакин, пожалуйста. Это не праздное любопытство, мне правда очень надо. Пойми: дед для меня значил и значит намного больше любого другого человека. Он меня не просто воспитал — он меня сделал тем, кто я есть. Я думаю, как он, живу, как он. Уж если в ком я уверен, так это в нем. Дед Наум не мог быть злодеем.

Эррера снова вздохнул.

— Ладно, пусть будет по-твоему.

Он сделал несколько телефонных звонков и вернулся в гостиную.

— Есть у нас на истфаке хорошая специалистка по участию Советского Союза в Гражданской войне — сеньора Васкес. Я договорился с нею на завтра. Она и русский знает — много работала в московских архивах. Но одно условие… — профессор на секунду замялся. — Лучше не упоминать, что ты из Израиля. У нее на твою страну пунктик. Давай притворимся, что ты остался москвичом…

Сеньора Васкес, сухопарая короткостриженая особа неопределенного возраста, приняла их в уставленном книжными шкафами кабинете. По-русски она говорила почти без ошибок, хотя и с сильным акцентом.

— С каких это пор физики стали интересоваться историей?

Игаль смущенно развел руками:

— Простительно, когда эта история — семейная…

— Хм, семейная… — фыркнула Васкес. — Кого вы конкретно запрашиваете?

— Камрад Нуньес, — торопливо проговорил Игаль. — Он был известен здесь под таким именем. Сражался в интербригаде.

Специалистка подошла к аккуратной картотеке, прищурилась и выдвинула нужный ящичек.

— Мы занимаемся тут специально мадридским фронтом, — сказала она, продолжая перебирать карточки. — Если ваш семейный Нуньес был на другой позиции, я не очень помогу… Ага. Вот!

Жестом фокусника сеньора вытащила прямоугольный кусочек картона и помахала им в воздухе. Сердце доктора Островски екнуло.

— Как вы можете видеть, написано мало, — продолжила Васкес, изучая карточку. — По причине, что он правда был на другом месте, в Барселоне. А в Мадрид был командирон… командирун…

— Командирован, — подсказал Игаль.

— Вот-вот, — кивнула специалистка. — Ко-ман-ди-ро-ван. Спасибо. В составе группы камрада Хосе Окампо. Которого настоящее имя Григулевич. Григулевич Иосиф Ромуальдович. А ваш родственник Нуньес был Островский Наум Григорьевич. Оба евреи.

Последнюю информацию, в отличие от имени деда, Игаль пропустил мимо ушей. Он наконец-то добрался до надежного источника и твердо намеревался вытащить из этой сушеной воблы максимум информации.

— Островский Наум Григорьевич — мой дед, командир Красной Армии. А не могли бы вы уточнить, чем занималась группа? Танковые войска? Пехота?

Васкес усмехнулась.

— Ни этим, ни другим. Группа занималась тем, что тогда звалось в Испании «сакас», а у германцев потом — «акциями». Ваш дед, как и Григулевич, были агентами НКВД. Они возили заключенных в Паракуэльос-де-Харама.

— Зачем?

Профессор Эррера взял Игаля сзади за локоть.

— Игаль, довольно. Мы и так уже узнали достаточно. Спасибо, сеньора Васкес.

— Игаль? — переспросила вобла, вскинув брови едва ли не до потолка. — Почему же вы знакомились как Игорь? Ну, я и вижу: на Москву не так похоже, больше на Тель-Авив. Ваш дед — убийца, господин Игаль-Игорь. В Паракуэльос возили людей из мадридской тюрьмы. Там в полях они рыли себе могилы. Это рядом, где теперь аэропорт Барахас, куда вы прилетели. Вам было хорошо видно те поля сверху. Тысячи людей. Не только солдаты. Интеллигенты. Инженеры, писатели, артисты, ученые, спортсмены. Всех убивали. А кто приказал убивать? Камрад Мигель Мартинес, он же Михаил Кольцов, которого настоящее имя Фридлянд Моисей Хаимович, тоже еврей.

— Простите, а испанцы в Гражданской войне участвовали? — не удержался доктор Островски. — Или одни советские евреи?

— Испанцы сражались! — гордо выпрямившись, процедила сеньора. — Испанцы сражались, а евреи стреляли им в спину и воровали золото республики. Вам нужны еще имена? Я могу. Пожалуйста… — теперь она декламировала, не глядя в шпаргалки, наизусть, как и положено действительно ученой специалистке. — Резидент НКВД Александр Орлов, он же Никольский, настоящее имя Лейба Фельдбин. Его заместители — два Наума — Белкин и Эйтингтон. Торговый представитель СССР — Гиршфельд, полпред Сталина — Розенберг. Надо еще?