Сфинкс - [105]

Шрифт
Интервал

— Перли живет недурно, а я прозябаю, — говорил Мручкевич. — Я его уважаю, но — между нами — он испортил руку на рядовых больших картинах для церквей и костелов. Я всегда занимаюсь более тонкой работой.

Ян не смог удержаться от улыбки; к счастью, Мручкевич не заметил ее, так как в этот момент был весь поглощен собой.

— Вот, если угодно, посмотрите мои работы, — промолвил он, — что скажете?

И повел их к полотнам, где были собраны самые разнообразные лица. Каждый представитель фабрики пана Мручкевича был только бледным и бессмысленным отражением общих типов, неблагородных и прозаических.

Одно или два лица были более красивы. Фон, аксессуары как будто в более смелой трактовке, но исполненные наспех и без знания предмета, без студирования, по практике, представляли смесь света и теней, смесь ужасную. Ничего с натуры, никакой мысли, никакого труда не было видно. Резкие густые тени, грязные и размазанные исправлениями полутени, вымазанные и тонкие светлые места, словом, это были работы без всякой ценности, самые дюжинные. Надо было насильно хвалить; к счастью, нашлась одна голова, написанная не так уже отвратительно, и Ян по поводу ее решился высказать несколько похвальных слов, которые подхватил Мамонич. Художник, довольный, сверкнул глазками.

После осмотра картин пришлось представиться многоуважаемой госпоже Мручкевич в ее пандемониуме (не знаю, как иначе назвать эту комнату). Они попали как раз в момент разбора грязного белья и должны были перешагнуть через кучу рубах и простынь, лежавшую у самых дверей. Другие части туалета лежали дальше в живописном беспорядке. Барыня встретила их, отталкивая назад полуголых детей и вытирая ладонью нос, который забыла вероятно вытереть во время работы, а теперь он ей убедительно напомнил о себе. Гордость, свойственная женщинам, привыкшим властвовать дома и мало появляться вне его, сознающим, что они богаче и имеют больше, чем муж, значения и потому проявляющим по отношению к остальным людям важность и тон, приобретенные в повседневной жизни, рисовалась на ее красном лице. Она поздоровалась с гостями, представленными ей художником, довольно холодно, заметив, что они не торопились поцеловать ее ручки и не очень низко поклонились, хотя она была урожденная Дубинская!

— Милочка! Пан Ян Ругпиутис приносит тебе свое почтение! — сказал Мручкевич.

— Привет!.. — кивнула она головой.

К счастью для гостей, хозяйские занятия госпожи Мручкевич, урожденной Дубинской, послужили предлогом вскоре уйти.

— Ян! Не говори ни слова, не гримасничай, так как я уверен, что на нас смотрят, — быстро проговорил Мамонич. — Когда отойдем подальше, скажешь мне, что думаешь.

Итак, пошли молча; наконец, на Немецкой улице Ян промолвил:

— Зачем ты меня туда повел? Если из любопытства, то каюсь, не любопытно! А к чему мне может пригодиться знакомство с пачкуном как Мручкевич, который понятия не имеет об искусстве?

— Послушай-ка Ян, здесь вопрос не в искусстве. Мручкевич никогда не пишет картины, так как даже руки не умеет нарисовать. Если с ним ближе познакомишься, может указать тебе работу, которую до сих пор (хотя ненавидит его) Перли дает ему. Понятно, что не даром. Мручкевич ловок, злобен и хитер, как змей, всюду проберется и все знает. Если бы даже ни на что больше не пригодился, надо его навсегда исключить из числа врагов, уже и это много значит. Это знакомство может оказаться для тебя небесполезным. Но берегись, и лиса не может быть хитрее и злобнее Мручкевича с его глупостью. Надо его приласкать и усыпить.

Ян вздохнул.

— Как мы унижаемся! — сказал он.

— Свет, жизнь, — возразил Мамонич, — часто принуждает нас еще и к худшему! Что ж поделать!

Пока два друга идут дальше, в мастерской Мручкевича все вверх ногами. Муж и жена стоят друг против друга и рассуждают. Она держит часть костюма, которую не принято называть, он мальшток и кисть.

— Да, что их сюда привело? — спрашивает урожденная Дубинская. — Ведь не простое же любопытство и не твоя работа, так как, по правде сказать, ты рисуешь ужасно.

— Милочка!

— Все говорят, да и у меня есть глаза.

— Но говорят из зависти.

— Но я и сама вижу, что это ни на что не похоже.

— Но ведь ты, милочка, не знаешь!

— Посмотрите-ка на него! Я не знаю? А? — спросила урожденная Дубинская.

Муж поджал хвост и живо стал раскуривать трубку.

— А заметил асан (асан говорилось в минуту неудовольствия), какая барская осанка у этого хамского сына?

— Разве гайдукская.

— Или Мамонич! Тертый калач!

— О! Знаем и не поддадимся.

— Сквозь зубы скупо хвалил.

— Это зависть, милочка!

— Надо, чтоб ты все-таки сделал ответный визит.

— А как же, из одного уж любопытства, немедля же, завтра пойду.

— Да! да! Дурень! Сейчас и завтра! Какого черта будешь торопиться? Подумают, что мы их считаем чем-то выдающимся! А то голытьба! У сороки из-под хвоста! Отовсюду гонят, работы нет. Так и гляди пришли к тебе за помощью! Ведь Мамонич знает, как ты рекомендуешь Перли.

— Ведь и Перли скупец; если б что случилось, Ругпиутис лучше меня бы подмазал.

— Оставь-ка, асан! Не задавайся! Старые знакомые, это старые знакомые, а новое сито, так черт еще знает, какое оно, — добавила урожденная Дубинская. — Надо хитро, мудро. Оставь их в покое.


Еще от автора Юзеф Игнаций Крашевский
Фаворитки короля Августа II

Захватывающий роман И. Крашевского «Фаворитки короля Августа II» переносит читателя в годы Северной войны, когда польской короной владел блистательный курфюрст Саксонский Август II, прозванный современниками «Сильным». В сборник также вошло произведение «Дон Жуан на троне» — наиболее полная биография Августа Сильного, созданная графом Сан Сальватором.


Неустрашимый

«Буря шумела, и ливень всё лил,Шумно сбегая с горы исполинской.Он был недвижим, лишь смех сатанинскойСиние губы его шевелил…».


Кунигас

Юзеф Игнацы Крашевский родился 28 июля 1812 года в Варшаве, в шляхетской семье. В 1829-30 годах он учился в Вильнюсском университете. За участие в тайном патриотическом кружке Крашевский был заключен царским правительством в тюрьму, где провел почти два …В четвертый том Собрания сочинений вошли историческая повесть из польских народных сказаний `Твардовский`, роман из литовской старины `Кунигас`, и исторический роман `Комедианты`.


Старое предание

Предлагаемый вашему вниманию роман «Старое предание (Роман из жизни IX века)», был написан классиком польской литературы Юзефом Игнацием Крашевским в 1876 году.В романе описываются события из жизни польских славян в IX веке. Канвой сюжета для «Старого предания» послужила легенда о Пясте и Попеле, гласящая о том, как, как жестокий князь Попель, притеснявший своих подданных, был съеден мышами и как поляне вместо него избрали на вече своим князем бедного колёсника Пяста.Крашевский был не только писателем, но и историком, поэтому в романе подробнейшим образом описаны жизнь полян, их обычаи, нравы, домашняя утварь и костюмы.


Графиня Козель

Графиня Козель – первый роман (в стиле «романа ужасов») из исторической «саксонской трилогии» о событиях начала XVIII века эпохи короля польского, курфюрста саксонского Августа II. Одноимённый кинофильм способствовал необыкновенной популярности романа.Юзеф Игнаций Крашевский (1812–1887) – всемирно известный польский писатель, автор остросюжетных исторических романов, которые стоят в одном ряду с произведениями Вальтера Скотта, А. Дюма и И. Лажечникова.


Король в Несвиже

В творчестве Крашевского особое место занимают романы о восстании 1863 года, о предшествующих ему событиях, а также об эмиграции после его провала: «Дитя Старого Города», «Шпион», «Красная пара», «Русский», «Гибриды», «Еврей», «Майская ночь», «На востоке», «Странники», «В изгнании», «Дедушка», «Мы и они». Крашевский был свидетелем назревающего взрыва и критично отзывался о политике маркграфа Велопольского. Он придерживался умеренных позиций (был «белым»), и после восстания ему приказали покинуть Польшу.


Рекомендуем почитать
Недуг бытия (Хроника дней Евгения Баратынского)

В книге "Недуг бытия" Дмитрия Голубкова читатель встретится с именами известных русских поэтов — Е.Баратынского, А.Полежаева, М.Лермонтова.


На заре земли Русской

Все слабее власть на русском севере, все тревожнее вести из Киева. Не окончится война между родными братьями, пока не найдется тот, кто сможет удержать великий престол и возвратить веру в справедливость. Люди знают: это под силу князю-чародею Всеславу, пусть даже его давняя ссора с Ярославичами сделала северный удел изгоем земли русской. Вера в Бога укажет правильный путь, хорошие люди всегда помогут, а добро и честность станут единственной опорой и поддержкой, когда надежды больше не будет. Но что делать, если на пути к добру и свету жертвы неизбежны? И что такое власть: сила или мудрость?


Морозовская стачка

Повесть о первой организованной массовой рабочей стачке в 1885 году в городе Орехове-Зуеве под руководством рабочих Петра Моисеенко и Василия Волкова.


Тень Желтого дракона

Исторический роман о борьбе народов Средней Азии и Восточного Туркестана против китайских завоевателей, издавна пытавшихся захватить и поработить их земли. События развертываются в конце II в. до нашей эры, когда войска китайских правителей под флагом Желтого дракона вероломно напали на мирную древнеферганскую страну Давань. Даваньцы в союзе с родственными народами разгромили и изгнали захватчиков. Книга рассчитана на массового читателя.


Избранные исторические произведения

В настоящий сборник включены романы и повесть Дмитрия Балашова, не вошедшие в цикл романов "Государи московские". "Господин Великий Новгород".  Тринадцатый век. Русь упрямо подымается из пепла. Недавно умер Александр Невский, и Новгороду в тяжелейшей Раковорской битве 1268 года приходится отражать натиск немецкого ордена, задумавшего сквитаться за не столь давний разгром на Чудском озере.  Повесть Дмитрия Балашова знакомит с бытом, жизнью, искусством, всем духовным и материальным укладом, языком новгородцев второй половины XIII столетия.


Утерянная Книга В.

Лили – мать, дочь и жена. А еще немного писательница. Вернее, она хотела ею стать, пока у нее не появились дети. Лили переживает личностный кризис и пытается понять, кем ей хочется быть на самом деле. Вивиан – идеальная жена для мужа-политика, посвятившая себя его карьере. Но однажды он требует от нее услугу… слишком унизительную, чтобы согласиться. Вивиан готова бежать из родного дома. Это изменит ее жизнь. Ветхозаветная Есфирь – сильная женщина, что переломила ход библейской истории. Но что о ней могла бы рассказать царица Вашти, ее главная соперница, нареченная в истории «нечестивой царицей»? «Утерянная книга В.» – захватывающий роман Анны Соломон, в котором судьбы людей из разных исторических эпох пересекаются удивительным образом, показывая, как изменилась за тысячу лет жизнь женщины.«Увлекательная история о мечтах, дисбалансе сил и стремлении к самоопределению».


Перстень Борджа

Действие историко-приключенческих романов чешского писателя Владимира Неффа (1909—1983) происходит в XVI—XVII вв. в Чехии, Италии, Турции… Похождения главного героя Петра Куканя, которому дано все — ум, здоровье, красота, любовь женщин, — можно было бы назвать «удивительными приключениями хорошего человека».В романах В. Неффа, которые не являются строго документальными, веселое, комедийное начало соседствует с серьезным, как во всяком авантюрном романе, рассчитанном на широкого читателя.


Невеста каторжника, или Тайны Бастилии

Георг Борн – величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой человеческих самолюбий, несколько раз на протяжении каждого романа достигающей особого накала.


Евгения, или Тайны французского двора. Том 2

Георг Борн — величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой самолюбий и воль, несколько раз достигающей особого накала в романе.


Евгения, или Тайны французского двора. Том 1

Георг Борн — величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой самолюбий и воль, несколько раз достигающей особого накала в романе.