Сезон тропических дождей - [171]

— Откуда вы шли? — Антонов попытался растормошить свою спутницу, озадаченный необычным для нее молчанием. — С телеграфа?

Диана вдруг повернула к нему лицо и глухо произнесла:

— Они убили его…

— Кого? — не понял Антонов.

— Асибе!

Он нажал на тормоз.

— Как убили! Кто убил? Где?

Ее вдруг обесцвеченный голос, казалось, звучал в плохой магнитофонной записи — заторможенно, хрипло, однотонно.

— …Он услышал по радио призыв президента… И сказал соседям: я пойду! Взял кинжал, который вы ему подарили, и пошел. А вечером, когда я вернулась, приехал на велосипеде Зараб и сказал, что Асибе тяжело ранен, отправлен в больницу. Я побежала в больницу…

Она вдруг притихла, съежившись в кресле, молчала долго, напряженно, и Антонов не решался нарушить ее молчание.

— Он умер на моих руках…

Когда Антонов остановил машину перед закрытыми воротами своего дома, Диана, опередив хозяина, с неожиданным проворством выскочила, бросилась открывать ворота.

— Диана! Я бы сам… — растерялся Антонов. Но она сделал решительный жест рукой:

— Въезжайте! Это моя работа.

Впустив машину, Диана погремела засовами и цепью, привычно замыкая ворота, подобрала оброненную кем-то сигаретную коробку, бросила в урну, прислонила к стенке упавшие грабли… Потом, не оглянувшись, не сказав ни слова Антонову, медленно направилась к сторожке Асибе по зеленому английскому газону, который Асибе каждый день, из года в год, прилежно поливал и стриг, чтобы был газон упруг и мягок, как ковер. Дойдя до середины газона, Диана как подкошенная рухнула наземь, раскинув в стороны руки и ноги, уткнулась в траву тяжелым лицом и завыла — громко, протяжно, по-бабьи безутешно — на всю улицу.

Они ни о чем не уславливались, но Антонов знал, что Катя не уедет, не простившись с ним. Сперва он хотел сам заскочить к ним на минуту, но отверг эту мысль — можно осложнить их положение, если его машину засечет бдительный глаз.

Он из угла в угол выхаживал холл, не зная, чем бы заняться, и чувствуя, как растет беспокойство и странная, леденящая тоска.

В два ночи Катя позвонила по телефону.

— Я от соседей, — сказала приглушенным голосом. — Наш телефон не работает. Мы сейчас уезжаем.

Она сделала паузу:

— Совсем…

Он крикнул в трубку:

— Я подъеду к вам.

— Ни в коем случае! — так же приглушенно, судя по всему, от кого-то таясь, решительно возразила Катя. — Мы подъедем сами. Через полчаса выходите к воротам.

— Может быть, вам что-нибудь…

Но она уже положила трубку.

Они приехали через час. Все это время Антонов стоял у ворот. Поравнявшись с воротами, машина сразу же погасила огни. Оба вышли из кабины и тотчас отошли в сторону, под защиту густого придорожного дерева, хоронясь от света уличного фонаря. Они были испуганы, и, должно быть, приезд в этот район, который находится в стороне от магистрали на Монго, стоил им немалых переживаний.

— Извините! — пробормотал Литовцев, подходя к Антонову. — Нас два раза останавливали.

Он астматически хрипел и говорил с нервной поспешностью:

— Мы уезжаем, Андрей Владимирович! И насовсем. Но мы ни о чем не жалеем и считаем, что поступали так, как требовала наша совесть…

Антонов увидел в темноте, что Литовцев тянет к нему руку, почувствовал слабое пожатие его костлявых пальцев.

— Спасибо вам, Андрей Владимирович, за все, что вы сделали для нас с Катей. Спасибо!

Антонов вдруг ощутил в другой своей руке какой-то сверток.

— Это альбом, — пояснил Литовцев. — Распорядитесь им сами. Вряд ли в скором времени мы сможем поехать в Москву. И сможем ли вообще… Я буду счастлив, если альбом окажется действительно полезным. Это мой подарок.

Он снова торопливо сжал пальцы Антонова:

— Прощайте!

Тотчас, словно почувствовав опасность, поспешил к машине, и Антонов услышал, как осторожно щелкнул замок дверцы.

Он приблизился к Кате. Показалось, что в темноте ее глаза светятся и он даже ощущает их цвет. Слабо блеснула белая полоска ее зубов.

— Ну вот и все! — услышал он. — Я знала, что это случится, но не думала, что так скоро. Мне повезло… что встретила вас. Я буду помнить… всегда…

Она волновалась, и Антонов слышал ее прерывистое дыхание:

— Может быть, даже когда-нибудь вас увижу… Мне бы хотелось этого, Андрей…

По имени она назвала его впервые.

— Катя…

Опередив его, она сама сделала шаг, и он почувствовал на щеке короткое тепло ее губ. Тут же отстранилась, и светлое пятно ее платья стало растворяться во тьме.

— Катя!

Но она уже была у машины, и Антонов услышал из темноты тихое:

— Берегите себя, Андрей!

Он хотел броситься вслед за ней к машине, но ноги словно приросли к асфальту. Боже, неужели вот так и… навсегда!

— Катя! — еще раз крикнул он, но в ответ громыхнул включенный мотор, вспыхнули габаритные огни, машина одним маневром развернулась и понеслась по асфальту, унося с собой два желтых сигнальных огонька. Антонов как завороженный не мог оторвать от них взгляда. Вот огоньки добрались до конца улицы, на секунду к ним присоединился красный, тормозной, потом еще один, желтый, пульсирующий, — шли на поворот, и тотчас исчезли, мгновенно заслоненные стеной углового дома, будто их не было вовсе.

35

Минувшие месяцы, казалось, слились в один короткий временной отрезок — один день, разделенный на две исключающие друг друга части: светлую часть и вторую, которая наступала после захода солнца.