Сезон тропических дождей - [173]

Письмо было написано с большим достоинством, но вызывало грусть — пронзительное одиночество неприкаянной души сквозило в каждой строчке.

Антонов сразу же ответил Кате. Прошел месяц, другой, — писем от нее больше не было…

Новый консул оказался молодым, доброжелательным и общительным человеком в образцовой спортивной форме — бывший чемпион Москвы по теннису! Антонов, вводя Лисянского в курс дела и поближе с ним познакомившись, порадовался за Ермека — сработаются!

— Мне думается, Ермек, тебе повезло!

Ермек неопределенно мотнул головой:

— Не знаю, не знаю…

Прибытие нового начальства он воспринял настороженно, в разговорах с Лисянским постоянно ссылался на стиль работы, установленный Антоновым, считая его наилучшим, и Антонов опасался, что это может в конце концов вызвать раздражение у начальства. Покидая Асибию, он больше всего беспокоился за служебную судьбу Ермека.

Формально Антонов улетал в отпуск и через два месяца должен был вернуться в Дагосу, но было ясно, что не вернется. Поэтому заранее собрал и упаковал все свои вещи в два компактных ящика — потом их дошлют.

Кузовкин уехал в Москву в начале февраля. Все понимали, что безвозвратно, ждали назначения нового посла, а пока делами заправлял Демушкин.

В канун отлета в Москву Антонов пришел к поверенному прощаться. Демушкин вышел из-за стола навстречу и предложил для беседы кресла у кофейного столика. Это был знак особого расположения и свидетельствовал он о том, что прощальный разговор будет проходить в дружеской, непринужденной обстановке. Демушкин отлично понимал, что разговор действительно прощальный, поэтому был приветлив и любезен.

— У меня для вас приятная новость! — сразу же выложил он. — Сегодня я получил сообщение из Москвы о том, что вам объявили благодарность с очень хорошей формулировкой: «За мужественное исполнение служебного долга во время военных действий в Дагосе». Поздравляю!

Антонов сделал неопределенный жест рукой, означающий, что особого восторга по этому поводу он не испытывает.

— Что так? — удивился Демушкин. — Обстоятельство весьма важное, оно может способствовать в присвоении следующего ранга. Разве вам это не важно?

Антонов хмуро глянул в сторону:

— Мне все равно!

— Ой ли? А я думал, вы порадуетесь. — В голосе Демушкина звучало искреннее сожаление. Антонов почувствовал на себе долгий удивленный взгляд поверенного, и в нем шевельнулась давняя неприязнь к этому человеку. Что он фиглярничает? Новый ранг! Сам же сделал все, чтобы присвоение следующего ранга Антонову отложили. А тут вдруг воспылал любовью!

— Если у вас, Андрей Владимирович, вечер сегодня не занят, то милости прошу ко мне домой на чашку чая, — вдруг предложил Демушкин, когда Антонов встал, считая, что беседа закончена.

Вот так неожиданность!

— Спасибо, Илья Игнатьевич, к сожалению, вечер занят…

Демушкин огорченно покачал головой:

— Жаль, жаль! А то моя Алевтина Романовна обещала нам оладьи изобразить. А она у меня мастерица…

— Увы! — развел руками Антонов.

И, уже закрыв за собой дверь кабинета Демушкина, подумал: «Зря отказался. Мальчишество. Человек протягивал руку…»

На аэродром его провожал Ермек. Поставив машину на стоянке, Антонов протянул ключи не скрывавшему удовольствия Ермеку:

— Бери! Владей!

Когда они появились в зале, их издали увидел давний знакомый полицейский Джон Атим. Он направился к ним, широко переставляя свои гулливерские ноги, издали протягивая огромную ручищу.

— Мосье! Неужели прошел еще один год? — Бас полицейского гремел, казалось, на весь зал. — Вы снова улетаете в отпуск?

— Улетаю, Джон…

— А сколько было всего за этот год, мосье! — вздохнул полицейский. — И хорошего, и плохого…

— Верно! Было немало…

С высоты своего роста Атим бросил взгляд куда-то далеко в зал:

— Я вот двоих товарищей по работе потерял. В тот день… Одного вы, кажется, знали, Малики Доку, небольшой такой, мне по пояс, — у него пост здесь на площади был…

Они помолчали.

— Жизнь сложная штука, мосье…

Прощаясь со знакомыми из аэродромной обслуги, Антонов задержался и к самолету подошел, когда все пассажиры уже были на борту. Ермек провожал его до трапа. Нестерпимо пекло солнце, которое было в зените и било прямо в голову. Вчера шел дождь, и воздух был насыщен испарениями. От испарений слезились глаза.

— Товарищ консул! — вдруг услышал Антонов радостное восклицание. — Неужели вы с нами? Добро пожаловать!

У трапа стояла Наташа, та самая глазастая стюардесса, из-за которой в прошлом году он сцепился с Кротовым. Надо же, как повезло!

— У вас будет приятное общество, — посмеялся Ермек. — Вечно вы в окружении красивых женщин.

— Ты что, хочешь сказать, я бабник? — шутливо нахмурился Антонов.

— Нет! Просто жизнелюб.

— Такой же, как и ты?

— Такой же, как и я…

Ермек погасил улыбку:

— Передайте, пожалуйста, мой привет Ольге Андреевне.

— Непременно передам!

Два асибийца в синих аэропортовских комбинезонах вытаскивали из-под самолета металлические уголки — фиксаторы. Водитель самодвижущегося трапа полез на свое сиденье — значит, пора!

— Так много я хотел тебе сказать на прощанье, Ермек! Целую речь приготовил… — Антонов слабо улыбнулся. — Да вот не успел…