Сезон - [18]

Мотоцикл облепили, как муравьи. Ревел тяжелый «Урал», колеса зарывались в барханы. Из-под заднего колеса вырывалась струя песка, летела через головы, ветер жег лица, и горбатилась, стелилась до горизонта пустыня, мертвая стерильная земля.

Солнце торопливо взбиралось на полуденную высоту, раскалялся песок, перегревался мотор мотоцикла. Его приходилось часто глушить, и если он долго не заводился — высохшие языки судорожно ворочались в деревянных ртах, в глазах тлели молчаливые огоньки надежды и страха.

На станцию прибыли, будто вылезли из-под земли: седые, чумазые от пыли. Злобно отряхивались, мылись возле колонки на станции, литрами глотали солоноватую воду и не могли утолить жажду. В магазине был только консервированный сок. Игорь взял банку, пробил отверстие о торчащий из забора гвоздь, стал пить. Живот вздулся, и началась рвота. Вытирая с глаз слезы, слышал, как за спиной прохожий брезгливо сказал кому-то:

— Что за народ эти геологи, даже в такую жару пьют…

Игорь вышел на перрон, в тень, ближе к проходчикам своего звена. Им повезло, они достали билеты. Правда, в общий вагон, но и это — большая удача. Поезда переполнены, тем, кто приедет на вахтовке, скорей всего, придется заночевать на станции.

Проводник, шевеля усами, крикнул, что мест нет и попытался закрыть тамбур перед носом наседающей толпы. Его отшвырнули, набились. Сбавив гонору, он боком пролез вдоль переборки к служебному купе и заперся.

Вагон закупорен, как бочка, не открывается ни одно окно. Попискивают дети. Мужчины разделись до пояса. Струится пот по загорелой коже, застилает глаза, стучит в голове кровь: духота!

— Эй, парень! — тарабанили проводнику. — Открой хотя бы дверь нерабочего тамбура.

— А штраф ты за меня платить будешь? — сквозь переборку прогнусавил проводник.

На стоянках распаренные пассажиры вываливали на насыпь, ловили кожей легкое шевеление воздуха. На ходу в очередь теснились к открытым дверям рабочего тамбура, глотнуть воздуха, как рыбы в ведре, ощутить прохладу. Молодой бригадир поезда, под хмельком, пробился в тамбур, заполненный людьми.

— Почему двери открыты, пра-авадник?

Обиженно мигая, тот суетливо оправдывался, шевеля вислыми усами:

— Ничего не могу сделать! Насильно заперли в купе…

Бригадир изобразил грозный вид, развернувшись к толпе, рыгнул сивухой.

— Почему в вагоне окна не открываются? — вразнобой завозмущались пассажиры.

Бригадир начальственно похлопал себя ладонью по плечу.

— Погоны видите? Кто я вам, проводник, чтобы решать такие вопросы?

Минуту назад нагловатые, проходчики притихли, наткнувшись на начальственный тон.

— Должны же заботиться о пассажирах, раз уж билеты продали? — вежливо заметил Шульц и демонстративно вытер капельки пота с залысин.

— Кто я тебе? — с двойной напористостью наседал бригадир, уловив в голосе робость. — Закрой дверь!

Всегда молчаливый, деликатный, Игорь вдруг резко отбросил руку бригадира поезда.

— Пошел вон! — процедил сквозь зубы, бледнея. — Не смерди сивухой, без тебя нечем дышать.

— Я милицию вызову! — пригрозил бригадир, и глаза его торопливо прикидывали, чего может сделать этот, не то работяга, не то интеллигентик и не могли отнести его к определенной категории пассажиров общего вагона.

— Вызови, — усмехнулся Игорь, — мы тебя сдадим в вытрезвитель. — И, пытаясь удержаться на спокойном тоне, недобро добавил: — И еще напишем в управление Дороги…

— Ты зайди в вагон, — осмелели проходчики, — посмотри, что там делается.

Бригадир развернулся с видом, будто решился на крайние меры, но в его растерянных глазах мерцал страх. Игорь залез на третью, багажную полку. Вверху духота была еще терпче. Пот струйками тек по телу, щекотал кожу, не давая уснуть.

— Не спишь? — высунулась лохматая голова Лаптева. — Мы бормотушки достали: барыга в ресторане за двойную цену продал. Выпьешь?

— Давай, — решился Игорь, — вдруг, усну?!

Хоть чем, хоть как убить бы, уничтожить бесполезное время пути: проснуться в Алма-Ате. Игорь спустился в тесный круг полуголых проходчиков. По рукам ходил липкий стакан, наполняемый Шульцем, работяги приглушенно и добродушно переругивались, оглядываясь на женщин с детьми. Пряча от них глаза, Игорь выпил залпом два стакана, залез на свою полку и уснул.

Он проснулся от громкого, вызывающего смеха Лаптева и изощрённого мата. Возле купе толпились юнцы с нагловатыми глазами.

Какой-то пацан, вызывающе усмехаясь, показал из-под полой рубашки рукоять ножа, обернутого синей изолентой, другой поигрывал куском арматуры. Игорь видел сверху, как в руках Лаптева блеснул складной нож взрывника, как Шульц под шумок отбил под столом дно пустой бутылки.

Бригада ощетинилась.

— Дай я этому щеглу вмажу! — дернулся кто-то.

Хулиганы, не ждавшие такой сплоченности, пошли на попятную.

Лаптев схватил за руку самого шустренького и нахального, выхватил из-за его пояса косой сапожный нож.

— Всадил бы тебе в зад, — вертел острие у его носа, тот вытягивал длинную шею, сторонился, прикрывая лицо плечом. — Всадил бы, да ехать далеко.

— Пошел за бутылкой, — жаловался Касым. — Они, «агай, дай двадцать копеек!» Иду обратно — «дай бутылку». Я — по рогам, а они кодлой…