Сезон любви на Дельфиньем озере - [82]

Когда Рахманов уселся за стол, все блистало чистотой, а из кухни доносились аппетитные запахи.

К несчастью, из любопытства Тахир приподнял оттертую до блеска алюминиевую миску, которая, перевернутая кверху дном, лежала на столе рядом с ним. Под миской оказался… котенок. Сами представьте себе последовавшую за этим немую сцену.

В честь торжественного дня в меню была включена двойная уха, приготовленная под руководством видного специалиста в этой области Феликса Кустова (кто может лучше сварить уху, чем ихтиолог?). С этим блюдом тоже было связано чрезвычайное происшествие.

Накануне я была на пляже, когда к берегу подошла лодка; в ней стоял человек и скверно ругался. При ближайшем рассмотрении он оказался нашим рабочим Мишей. Я смотрела на него, ничего не понимая; тем временем, подстегиваемые сильными выражениями, Алекс с Витюшей вытащили лодку на берег и буквально на руках вынесли оттуда Мишу. Вообще до мужчин лучше доходит древнейший диалект русского языка, чем до женщин, они не копаются в его тонкостях, раздумывая, обижаться или нет, а мгновенно действуют — мат явно ускоряет их реакции. Как выяснилось, Миша с утра ушел в море вытаскивать расставленные накануне сети и уже неподалеку от берега, маневрируя на переполненной богатым уловом лодке, случайно наступил на скорпену. Ошеломленный острой болью, он потерял равновесие — и сразу же наступил другой ногой еще на двух!

Тут все забегали: примчалась Эмилия с баралгином, Галя Ромашова сделала ему хлорэтиловую блокаду. Но все это не слишком помогало, и Миша все равно испытывал адскую боль. С искаженным лицом и с бутылкой водки в руках он так и просидел до темноты на берегу, погрузив обе ступни в воду и продолжая ругаться, но уже тихо, себе под нос. Я его даже зауважала: не уверена, что в подобной ситуации я сама не кричала бы несколько часов подряд.

Таким образом к нам приплыл праздничный обед. Несмотря на некоторые неприятные обстоятельства, сопутствовавшие его появлению, это не сказалось на его качестве — понятно, что невкусной рыбе не надо защищать себя колючками от тех, кто хотел бы ее съесть. Но повозиться с Мишиным уловом нам пришлось немало.

Три часа подряд несколько девиц под руководством Феликса, вооружившись рукавицами и ножницами для обрезки шипов, провели на берегу, вытаскивая рыбу из сетей. Я пошла на эту работу добровольно, еще Кустов поймал Лялю, которая справлялась со своей задачей молча и сосредоточенно, и Любу — она пыхтела, сопела, но все-таки, не успев вовремя скрыться, вынуждена была заниматься общественно полезным трудом. Усевшись по-турецки, мы бережно, с трепетом душевным вынимали колючую трепыхавшуюся добычу из ячеек — наглядный пример неосторожного обращения с опасными животными был перед глазами в лице мрачного Миши, — а Кустов развлекал нас умными разговорами.

Еще больше забавляли детишки с погранзаставы, играющие в «профессора, который крыс дрессирует» и Анютку.

— Валерий Никитич, где вы? — восклицала их предводительница, светловолосая Яна, плескавшаяся в мелкой воде у самого берега. — Я хочу еще мидий!

— Сейчас, сейчас, — отзывался один из пацанов с причала, протягивая ей ракушки. Она пыталась взять их одной рукой, покачиваясь на спине, как это делала каланиха, и когда ей это не удавалось, раздавались взрывы хохота и радостные вопли.

— Это нечестно, Янка, — бубнил один из мальчишек, самый маленький. — Почему ты их не кушаешь?

— Но это же не в самом деле, это понарошку, — втолковывал ему парнишка постарше, очевидно, брат. — Помнишь, что было с тобой, когда ты съел кулич из песка?

И тем не менее, несмотря на разлитое в воздухе умиротворение, гладкое отдыхающее море и скорее нежащие, чем обжигающие лучи солнца, несмотря на детский смех и предстоящее празднество, мне почему-то было не по себе. Я не могла понять, в чем дело, но в присутствии девушек чувствовала себя как-то неуютно. Мне все время казалось, что я ощущаю на себе чей-то тяжелый взгляд.

Боясь уколоться, я сконцентрировала все внимание на сети, но, один раз оглянувшись, встретилась тем не менее глазами с генеральской дочкой. Она мгновенно отвернулась, но я успела заметить, что выражение ее лица было самое угрюмое. Впрочем, она всегда была недовольна, если ее заставляли работать.

Когда мы с Викой готовили сандвичи для вечернего чая, я поделилась с нею своими подозрениями:

— Если бы я точно не знала, что Люба никак не могла ударить меня сзади в День рыбака, то решила, что это она. Уж очень неприязненно она на меня смотрела.

— У нее тяжелый период, Таня. Она ревнует к тебе…

— Алекса? Но это же смешно!

— Не Алекса, а Витюшу.

— Это еще смешнее.

— Это тебе смешно, а ей очень даже грустно. Она тут в Ашуко лишилась девственности.

От изумления я потеряла дар речи, и, отвечая на мой немой вопрос, Вика пояснила:

— Она сама мне в этом призналась. Она хотела, чтобы я ей подсказала, как себя вести. Она мечтает, чтобы Витя снова обратил на нее свое благосклонное внимание. По идее, это профессиональная тайна, но я здесь не на работе, а Люба не догадалась с меня взять обещание молчать. К тому же я знаю, что ты об этом никому не скажешь, разве что Нике.