Сезон любви на Дельфиньем озере - [64]

Впрочем, как я ни радовалась за своих подруг, но все мои мысли и чувства в это время занимал Алекс. Тем более что и работали мы вместе. С каждым днем, с каждым часом Великий день Эксперимента приближался, и дел у нас становилось все больше и больше. Впрочем, как всегда, когда я на подъеме, все горело у меня в руках — и при этом я совсем не уставала. Я почти не ела — не хотелось, спала два-три часа в сутки — и была свеженькой как огурчик. Как и ожидалось, все чаще и чаще нам приходилось работать в темное время суток. Аппаратура была почти полностью готова, и мы уже приступили к ночным съемкам.

Дельфины, как известно, никогда не спят, то есть они спят попеременно — то одним полушарием, то другим. Кстати, это открыли наши ученые, и здесь же, в Ашуко, под руководством Рахманова и Лапина[9].

Ванда говорила мне, что Тахир — не только великий организатор, но и чуть ли не гениальный ученый. Я охотно этому верю, потому что видела своими глазами, как он, прилетев на сутки в Ашуко и пятнадцать минут просидев в Пентагоне, тут же полностью вошел в курс Славиковых опытов с чайками и мгновенно предложил ему использовать один прием, позволивший избавиться от технических помех, с которыми Славик бился целую неделю.

И сам Тахир, и все его ребята, изучавшие сон, научились не спать целыми сутками, — они отдыхали урывками (мне порой казалось, что они умеют спать на ходу, во время еды и даже разговаривая).

Так вот, у меня было такое чувство, что я сама заразилась этой способностью от нашей Аськи — я тоже могла не спать практически всю ночь, работая и развлекаясь, и при этом днем в сон меня тоже не клонило, хотя для него и можно было выкроить время.

В один из таких утренних естественных перерывов, когда вся наша группа во главе с Вандой отдыхала после ночной работы, мы с Алексом и отправились на Дельфинье озеро. Алекс был расстроен: кто-то засветил пленки, заснятые накануне во время пробных съемок.

— Хотел бы я найти того, кто развернул пакет! Только идиот мог подумать, что в нем было что-то съедобное! — возмущался он.

— А какой идиот положил эти пленки в кухонный холодильник? — поинтересовалась я.

Алекс сначала надулся, обидевшись, но через мгновение решил, что обижаться не на что, и предпочел рассмеяться.

— У меня не было ключей от лаборатории, и где бы я нашел их в пять часов утра? — ответил он.

Естественно, поиски злоумышленника ничего не дали: никто не хотел признаться в содеянном и подвергнуться праведному гневу всех членов нашей группы. Я подозревала, что это был кто-то из студентов: эти молодые люди ходили вечно голодные. Я успокоила Алекса, уверив его, что потеря не столь велика. В конце концов, так все время бывает во время биологических опытов — если с аппаратурой все о’кей, то животное не желает работать; если животное в прекрасном настроении и готово к сотрудничеству, то что-нибудь ломается; если же, наконец, и экспериментаторы, и объект исследования, и техника находятся в идеальной форме, то обязательно случается что-нибудь еще. Например, отключают электричество. Это, так сказать, издержки нашего производства.

Так, кстати, произошло и в этот день. Внезапно исчез свет; наверное, где-нибудь в ущелье ветер ночью порвал провода. Многие на базе поэтому с утра маялись без дела. Так что мы отправились в путь с абсолютно чистой совестью.

Мы пошли верхней дорогой. Погода была великолепная, если так можно назвать погоду в день, когда столбик термометра в тени доходит до 35 градусов по Цельсию. Но я — растение теплолюбивое и всегда предпочитаю жару холоду. Тем более нельзя сказать, что мы куда-то спешили, просто гуляли, взявшись за руки.

Обогнув погранзаставу, мы не сразу стали подниматься в гору.

Сначала я повела Алекса к тому месту на берегу возле самой границы пляжа, где археологи из Анапы открыли сарматское захоронение. Я присутствовала при вскрытии могилы, и особенно меня поразил тогда найденный там удлиненный череп, деформированный при жизни согласно традициям древнего племени. Одно дело — читать об этом, а другое — видеть своими глазами. Впрочем, Алексу, недоуменно разглядывавшему неглубокую пустую яму, пришлось смотреть на это моими глазами, но выбора у него не было.

От раскопанного погребения мы свернули в Лобачеву щель — узкое ущелье между горами — и пошли вдоль высохшего русла ручья. Весной, когда снег в горах таял, этот ручеек превращался в бурную речку. Даже сейчас, в июле, здесь было не так сухо, как на более высоких местах. Впрочем, этот год вообще выдался дождливым, и поэтому растительность повсюду зеленела особенно буйно. Склоны гор слева и справа от нас поросли лесом, но это был совсем не тот лес, к которому мы привыкли у себя в средней полосе. Общее у них разве то, что и здесь и там встречаются съедобные грибы, особенно после хорошего дождя, и они очень похожи. Но деревья, кустарники, лесная подстилка — все здесь другое, ведь Ашуко находится в полосе сухих субтропиков. И еще — запах; запах у местного леса совершенно особенный, какой-то душный, как у экзотических духов, голова от него идет кругом — может быть, из-за того, что здесь множество растений цветет одновременно.