Северный Удел - [50]

Но внутри, на синей бархатной подкладке, лежал палец.

Тонкий, безжизненно-серый. Детский или женский. Нет, скорее все же детский. Он слабо пах формалином.

— Чей?

— Внука, — произнес Ритольди. — Моего внука.

Кадык застыл.

Прежде чем Палач Полонии, неловко подмяв спинку стульчика, отвернулся совсем, я заметил, как мокро блеснула его щека.

— Саша пропал десять дней назад, — глухо продолжил Ритольди, так и оставшись сидеть ко мне спиной, — мы не сразу… Никому даже в голову…

Он протяжно вздохнул.

Плечи его задвигались — я подумал, он вытирает лицо.

— Потом пришло письмо. С пальцем.

— Оно у вас есть?

— Нет, — качнул седым клоком Ритольди. — Я его сжег. Так было приказано.

— Что было в письме?

— Там было… Дословно: «Если вы хотите вернуть внука живым, поступайте в точности так, как будет предписано. Ни с кем не говорите, ни к кому не обращайтесь. Поверьте, это в ваших же интересах. Письмо сожгите».

— Десять дней назад?

— На следующий.

Значит, девять. Я был на подъезде к Леверну. Но уже напали на всех, включая государя-императора и отца. Убийцам понадобилась сильная подконтрольная фигура?

Кстати, еще Гебриз…

Стоп! До меня вдруг дошло. Если Ритольди здесь, если рассказывает о письме, если принес шкатулку…

— Господин Ритольди, когда? — спросил я.

— Я… — Палач Полонии обернулся. — Я почувствовал его смерть вчера.

Слезы текли по его щекам, но он их совсем не стеснялся.

Он был фельдмаршал, грозно взирающий с портретов в военной академии. Он был ужас астурийских детей. Он был «Бешеный Грамп».

Но я увидел старика в горе.

— Все в семье почувствовали…

— Кровь у Саши была чистая?

Он слабо улыбнулся.

— Да. Изумрудно-алая. Кровь иногда не проявляется в сыновьях или дочерях. Тогда внуки служат отрадой. Я надеялся… — он замолчал, посмотрел на шкатулку. Губы его, побелев, сжались в тонкую полосу. — Я готов понести любое наказание, вы знаете, мне не страшно, заключение так заключение, я же убийца. Но Бастель…

Палач Полонии вцепился мне в плечи.

Лицо его нависло над моим, выцветшие глаза были полны мрачной решимости.

— Я знаю, вы хороший нитевод. Я прошу вас найти хотя бы место его гибели. Чтобы он не лежал без Благодати… Понимаете, не лежал без…

Я сморщился от боли.

— Прекратите.

Но он лишь сильнее сжал пальцы.

— Я что угодно, — его дыхание мазнуло меня по щеке. — Хотите, отпишу вам деревню? Или две? Или поспособствую по службе?

Слушать его жалкий шепот было противно.

— Десять дней, — выдавил я сквозь зубы. — Гуафр, да никакой нитевод, какой бы он ни был квалификации не вытянет нить следа…

Палач Полонии вздрогнул.

Хватка его ослабла. Взгляд беспомощно побежал прочь.

— Извините, Бастель.

Он снова сложился на стульчике. Голова склонилась к коленям.

— Что было после письма? — спросил я.

— Ничего, — устало сказал Ритольди, не глядя на меня. — Какое-то время. Я соврал сыну, что отпустил Сашку в соседнее поместье. Такое уже случалось. У них там выпас, лошади, а он сам не свой… Двенадцать лет, самостоятельный… Потом, на третий день, вечером, принесли другую записку.

— Кто? — приподнялся я.

— Гражданский. В возрасте. Усатый, кажется. Я не смотрел особенно. Думается, просто случайный человек.

— Что было в записке?

— Три слова. Леверн. Дом Ожогина.

— Это где?

— Серчинская улица. Рядом с каменотесными мастерскими.

— Голем?

Ритольди кивнул.

— Там были инструкции. По голему, по больнице Керна.

— Тоже сожгли?

— Да.

На третий день, подумал я.

То есть, шесть дней назад. Лобацкий уже убит. Я лечу руку. Встреча с государем-императором произойдет утром на следующие сутки.

Выходит в то время Ритольди уже был мобилизован на морг. Палач Полонии в пристежке с «козырями».

Расчет? Импровизация? Ах, как важен был мертвый Лобацкий!

— А потом?

— Потом? — Ритольди спрятал в карман мерзнущую, когда-то отрубленную, а затем неудачно сросшуюся кисть. — Потом я ждал в больнице.

— У вас была какая-то связь?

— Нет. Как все идет, я чувствовал частично кровью, частично через голема. Вы же знаете, это как через кровника смотреть.

— Только кровник каменный.

— У семьи Ритольди всегда были в этом большие способности. Ну а там уже… — Палач Полонии, вздохнув, поднял голову. — Мне сейчас куда? Сдаваться полиции?

Я закусил ноготь.

— Пока не знаю. Вы могли бы остаться у нас на время?

— Если Анна не выгонит. Разрешите?

Ритольди потянулся к шкатулке.

— Огюст, я могу попробовать, — сказал я, глядя ему в глаза. — Но позже… Возможно, завтра к вечеру… И ничего не обещаю.

— Пусть так, — он выпрямился, сунув шкатулку обратно под плащ. — Тогда я пойду?

— Где вас найти?

— Правое крыло, вторая гостевая за бильярдной.

— Знаю, — кивнул я. — И еще…

Ритольди остановился у дверей.

— Мне понадобится ваша кровь.

Поиграв желваками, Палач Полонии снова шагнул ко мне.

— Я могу сейчас, — сказал он с вызовом.

Он достал из-за пазухи вытертый сафьяновый футляр с позолотой. Раскрытый, тот блеснул серебряными кончиками игл.

Среди высших семей делиться кровью не принято.

Были и распри, и интриги, и вражда. Были и мастера влиять через кровь. Ритольди, похоже, и вовсе оскорбился, расценив мои слова как недоверие его рассказу.

Дуэль, дуэль!

— Огюст, — сказал я, — это очень важно. Я понимаю, что перехожу некие рамки…