Северные крестоносцы. Русь в борьбе за сферы влияния в Восточной Прибалтике XII–XIII вв. Том 1 - [5]

, эст. Сааремаа, Saaremaa) и Курляндии (нем. Kurland, латв. Kurzeme). Поддерживать свою власть в других областях было не только более сложно, но менее выгодно. Количество местного населения никогда не составляло значительного числа (до 500 тысяч в XIII в.)[22], его богатство в основном заключалось в скудных земельных угодьях, многочисленном лесном звере и развитом собирательстве[23]. Природные условия (обилие лесов и болот) создавали дополнительные трудности как для покорения этих земель, так и для обеспечения регулярного сбора дани. Однако уже в X в. новгородцы совершали поборы с ижоры и води (финно-угорских, «чудских» племен), в землях которых вдоль реки Луги княгиня Ольга, согласно летописи под 947 г., начала ставить «погосты и дани»[24]. Позднее русская экспансия только развивалась. В начале следующего века (ок. 1030 г.) Ярослав Мудрый (в крещении — Георгий, Юрий) поставил крепость, названную в его честь Юрьевым (нем. Дерпт, Dorpat, эст. Тарту, Tartu), в непосредственном центре расселения чуди (эстов) в современной Восточной Эстонии[25]. А его сын Изяслав в 1060 г. расширил новгородское влияние на эстонское племя сосолов, вероятно, занимавших земли на юге Эстонии (область Сакала)[26]. К концу XI в. новгородцы фактически контролировали большую часть Северо-Восточной Прибалтики и Карелии, собирали здесь дань и строили погосты.

Следует добавить, что этнический состав жителей средневекового Новгорода вовсе не был исключительно или даже по преимуществу славянским. Уже в летописной легенде о призвании Рюрика участниками событий обозначены сразу четыре племени: словены, кривичи, меря и чудь. Причем славянских из них только два (словены и кривичи), а другие финно-угорские. В целом они поименованы «новгородстии людие»:

«ти [варяги] насилье деяху Оловеномъ, Кривичемъ и Мерямъ и Чюд. И въсташа Словене и Кривици и Меря и Чюдь на Варягы, и изгнаша я за море; и начаша владети сами собе и городы ставити»[27].

Позднее этот этнический конгломерат сформировал новую и вполне обособленную в рамках Русской земли общность — новгородцев, которые как в культурном, так и в языковом отношении решительно выделялись среди жителей других областей Руси. Это сообщество уже в самый ранний период стремилось расширить сферу своего влияния в северном и северо-западном направлении. Причем ближайшие к Новгороду области впоследствии не только вошли в состав этого государства как равноправные составные части, но порой выступали в качестве важнейшей внутриполитической силы Новгородской республики[28].

Южнее новгородских владений, вдоль русла Даугавы, в то же время распространяло свою власть Полоцкое княжество, установившее данническую зависимость для племен ливов (либь) (побережье Рижского залива), латгалов (летьгола) (севернее среднего течения Даугавы), селов (селонов) (южнее среднего течения Даугавы) и земгалов (семигалов) (на запад от нижнего течения Даугавы). Западнее зоны расселения земгалов Полоцк, видимо, не имел возможности регулярно взимать дань. Эти области были заселены воинственными племенами куршей (корсь, куры), вплоть до начала немецкой экспансии остававшимися фактически независимыми от соседей.

Природные условия в Курляндии даже больше, чем в Эстонии, способствовали обособленному положению местных жителей. Побережье практически не имеет удобных естественных гаваней. Речная сеть не создает условий для организации волоков и сквозного водного сообщения через внутренние области. Русла основных рек региона Венты (с притоком Абава) и Лиелупе (Курляндская Аа) разделены лесистой и труднопроходимой Курземской возвышенностью. Покорение этих областей стало одной из самых кровавых страниц истории немецкой экспансии в Прибалтике.

Полоцкое княжество в XII в. (Насонов, 2002. С. 139)

Севернее Даугавы Видземская возвышенность отделяет ее от полноводной речки Гауя (Койва, Соіѵа, или Лифляндская Аа), в нижнем течении которой, как и на Даугаве, расселялись племена ливов (область Торейда Thoreyda, совр. лат. Турайда, Turaida)[29]. На востоке ливы соседствовали с латгалами, занимавшими все области современной Северной Латвии.

В отличие от Курляндии, балтийское побережье Эстонии очень изрезано и представляет мореплавателям широкий выбор гаваней для укрытия, зимовки, погрузки-разгрузки и торговли. Уже в IX в. эти места активно посещали скандинавские торговцы и пираты. А начиная с XI в. и миссионеры. Однако они редко углублялись далеко от моря. Во внутренних областях Эстонии претензии на господство были монополизированы новгородцами. Основной магистралью здесь являлась река Эмайыги (нем. Эмбах, Embach), которая впадает в Чудское озеро, а в своих верховьях у оз. Выртсъярв (эст. Võrtsjärv, нем. Wirzjärv, Вирцярв) почти смыкается с притоками р. Пярну, уводящей к Балтийскому морю. Еще Генрих Латвийский уважительно называл Эмайыгу — Mater aquarum (Матерь вод)[30]. Крупнейшие поселения внутренней Эстонии и, соответственно, важнейшие пункты контроля колонизаторов над местным населением расположились вдоль этой водной артерии: в среднем течении Эмайыги — Юрьев (Дерпт, Тарту), чуть южнее в верховьях одного из притоков — Оденпе (Отепя, Медвежья Голова)