Северные гости Льва Толстого: встречи в жизни и творчестве - [8]

.

Толстой более широко прокомментировал вопрос о недуге Бимиш:

Я согласен с некоторыми из ваших западных писателей в том, что всё есть дух. Согласен, что человек исцеляет тело мыслями. Я могу понять, как мысли успокаивают боль. Я знаю это по опыту; всякий раз, когда у меня бывает приступ боли, я привожу себя в состояние непротивления и приветствую боль как друга. Я немедленно начинаю думать, что это хорошо, очень хорошо, это знак установления гармонии; и чем сильнее боль, тем лучше. Это соглашение с противником; и по закону соглашений, боль быстро стихает. О, да, любая боль благословенна!45

Затем все разместились за столом, где «приветливо пыхтел» самовар и ждал простой обед. Мария была за хозяйку и разливала чай: для мужчин с долькой лимона в стаканы, а для женщин со сливками в чашки. Самовар с кипятком у Толстых был готов всегда. Толстой мог выпить двенадцать-тринадцать стаканов чая подряд46.

Появилась Софья Андреевна с полуторагодовалым Ваней на руках. Между ней и Бимиш немедленно установилась душевная гармония, «немое сообщество восхищения», цитируя Стокгэм. «Две эти прекрасные женщины, заглянули друг другу в глаза, одна душа узнала другую, и они тотчас же стали близкими друзьями»47. Софья Андреевна позднее напишет в воспоминаниях о новой подруге: «Очень изящная, благообразная и, по-видимому, из высшего круга шведского общества»48. Обе гостьи стали желанным исключением – обычно к Толстым приезжали те, кого Софья Андреевна называла «темными», мрачные личности, обеспокоенные серьезными религиозными вопросами, а Стокгэм и Бимиш были образованными дамами с теми же культурными ориентирами, что и у Софьи Андреевны.

Разговор принял еще более оживленный оборот, говорили обо всем: «радостно, непринужденно, приятно»49. Бимиш была поражена скромностью Толстого, он не подчеркивал собственный авторитет и как хозяин вел себя просто и непринужденно. Когда выяснилось, что одна гостья не читала «Войну и мир», он без какого бы то ни было неодобрения охотно объяснил соответствующий эпизод романа. Толстой действовал так легко и искренне, что всем посетителям невольно хотелось разделять его взгляды.

После трех пополудни Толстой удалился писать, но вскоре вернулся. Работа не шла, мысленно Толстой находился с гостями. Бимиш осталась с Софьей Андреевной в гостиной, а Стокгэм с Толстым и Марией отправились в деревню навестить смертельно больного крестьянина. Американский доктор медицины сразу поняла, что конец близок и сделать ничего нельзя. Прогулка также дала Стокгэм возможность создать представление о жизни русских крестьян; с помощью Марии как переводчика она расспросила крестьянок об их работе.

В шесть часов настало время ужина. На боковом столике были выставлены закуски: маринованные грибы, сыр, икра, сладости, а за обеденным столом сервировали простые, но вкусные основные блюда: суп и рис с овощами, а также конфеты, фрукты и кофе на десерт. Толстой был вегетарианцем и трезвенником, но следил, чтобы на столе стояли и мясо, и вино. «Он достаточно велик, чтобы не обижать и не сердить тех, кто не разделяет его взгляды», – пишет Бимиш50.

Во время еды сообщили, что крестьянки, которые удобряли яблони в саду, пришли за оплатой. По предложению Марии их пригласили в столовую спеть иностранным гостям русские песни. На Стокгэм выступление произвело яркое впечатление: сильные голоса, ритмичные движения и красочные костюмы.

Позже вечером все собрались в столовой у самовара, чтобы пообщаться. Толстой то и дело возвращался к своей главной мысли – принципу ненасилия, который следовало применять и в личном, и в государственном плане: «Если вы один раз признаете право человека вершить насилие по отношению к тому, что он считает неправильным, вы разрешите и всем другим защищать собственное мнение тем же способом и тем самым получите универсальное царство насилия»51.

Только последовательное соблюдение принципа ненасилия может сделать реальностью великую утопию – царство Божие на земле. В том, что грядут великие перемены, Толстой не сомневался: «Я считаю, что мир в огне и мы должны сами гореть. А если мы будет поддерживать связь с другими горящими точками, искомая цель будет не такой уж далекой»52.

На следующее утро, в девять, подали завтрак, состоявший из хлеба и чая или кофе. Потом Стокгэм отправилась на прогулку в сопровождении Марии и ее младших братьев Андрея (двенадцати лет) и Михаила (десяти лет). На почте их ждала посылка с копиями «В чем моя вера?», сделанными на гектографе. Стокгэм не смогла сдержать удивления: российская цензура работала так, что печатные экземпляры книги были под запретом, но рукописные и гектографические свободно пересылались по почте!

На обратном пути в Ясную Поляну они встретили печального Толстого. Крестьянин, которого они навещали накануне, скончался. Толстой прокомментировал это так: «Минувшей ночью больной человек пережил опыт, который все мы переживем в свое время. Сегодня он мудрее нас, ибо уже точно знает, что будет после смерти»53. Впрочем, в загробную жизнь Толстой верил едва ли. «Жизнь или дух для него вечны, но сознание индивида – нет», – подытожила Стокгэм