Северные гости Льва Толстого: встречи в жизни и творчестве - [5]
Помимо собственно художественного текста, Ланге дает биографические сведения о писателях. Толстого как автора в «Войны и мира» и «Анны Карениной» он возносит до небес. В плане психологической глубины «Анна Каренина» ничуть не хуже романов Достоевского и при этом написана более доступно и менее изощренно: «Толстой выводит на первый план живых, обычных людей, а не исключения и отступления от нормы […]»18. Ланге также отмечает некоторое сходство «Анны Карениной» и «Кукольного дома» Ибсена; резко отрицательно относившийся к норвежскому драматургу Толстой едва ли счел бы такое сравнение лестным.
Когда впоследствии Ланге взялся за разбор трудов Толстого, написанных в восьмидесятые годы: «Соединение и перевод четырех Евангелий» (1881), «Исповедь» (1882) и «В чем моя вера?» (1883), он был весьма резок в суждениях. Речь пойдет о «религиозной мании», граничащей с безумием. К тому же авторское чувство формы и стиля настолько ослабло, что следует задуматься, не умер ли Толстой как художник. Все три упомянутых текста в России были запрещены, и их читали в рукописных копиях. «Исповедь» Ланге одолжил у чиновника цензурного отделения, однако читать ее целиком было решительно невозможно: «примитивный рационализм и дичайшие парадоксы»19. Вопросы возникали не только в связи с последними трудами Толстого, но и с ним самим. Он превратился в стеснительного чудака, которого странным образом совсем не беспокоит собственная внешность. Злые языки уверяли, что единственный шанс увидеть Толстого – заказать у него башмаки, поскольку сапожное ремесло стало его основным делом. На балу, судя по всему, у губернатора Владимира Долгорукова20 Ланге увидел дочерей Толстого Татьяну и Марию, которые являли собой печальное зрелище: «две бледные, словно испуганные, прекрасные юные дочери, почти невидимые за чрезмерно большим турнюром высокой, как гвардеец, гувернантки, сопровождавшей их в свет. У них нет матери (sic!), и их отец больной или, во всяком случае, очень рассеянный»21.
Несмотря на то что последние труды Толстого крайне разочаровали Ланге, он очень хотел встретиться с писателем. Шанс для этого был, поскольку с 1881 года семья Толстых проводила зимы в Москве, сначала в так называемом доме Волконского в Денежном переулке, а с октября 1882‐го – в собственном доме в Долгом Хамовническом переулке. Через свою русскую жену Наталью Протопопову осенью 1883 года Ланге хлопотал о встрече с Толстым. Полученный ответ вошел в историю: «Передайте ему, что я не Сара Бернар, чтобы на меня смотреть …»22 В представлении Толстого известная французская актриса, двумя годами ранее впервые выступавшая в России, была символом поверхностных развлечений, на которые высший класс бездумно тратил деньги и время, пока народ бедствовал23.
Это был еще не тот Толстой, который через несколько лет распахнет для посетителей двери и в Москве, и в Ясной Поляне. Он пошел навстречу жене, отдав старших детей в школу в Москве и позволив дочерям выходить в свет, но в шумной и суетливой городской среде ему было трудно работать. В 1881 году он так описывает в дневнике московскую жизнь: «Вонь, камни, роскошь, нищета. Разврат. Собрались злодеи, ограбившие народ, набрали солдат, судей, чтобы оберегать их оргию, и пируют. Народу больше нечего делать, как, пользуясь страстями этих людей, выманивать у них назад награбленное»24. Социальные беды, вскрывшиеся через год в ходе переписи населения, вызывали у него угрызения совести. Жизнь в городе представляла собой не что иное, как «жизнь в помойной вонючей яме»25.
Карл Гьеллеруп (1857–1919), датский писатель и будущий лауреат Нобелевской премии (1917), навещая Ланге в Москве осенью 1883 года, увековечил историю о том, как Толстой сбил спесь с его соотечественника. В путевых заметках «Vandreaaret» («Год путешествий», 1885) Гьеллеруп рисует портрет Толстого в том же ключе, что и Ланге, основываясь, возможно, на красочных рассказах последнего. Рассчитывать на случайную встречу с великим писателем на улице не приходилось, поскольку тот намеренно сторонился людей. «Говорят, он живет в своем подвале, носит старую русскую пеструю рубаху и не хочет никого видеть. По слухам, он бросил писать, опасаются даже за его рассудок. Он все сильнее и сильнее погружается в туманный мистицизм». Последнюю книгу Толстого запретили как еретическую, что «видимо, окончательно его разбило и превратило в отшельника»26.
Предпринимал ли Ланге новые попытки встретиться с Толстым на протяжении трех последующих десятилетий жизни в Москве или отказался от этой идеи? Его биограф Аксель Сёренсен утверждает, что Ланге несколько раз встречался с Толстым27, однако никаких сведений об этих встречах нет.
В 1887 году Ланге назначили датским консулом в Москве, эту должность он занимал до 1906-го. В 1894 году в Копенгагенском университете он защитил докторскую диссертацию, посвященную поэзии Алексея Константиновича Толстого. Последние годы жизни Ланге провел в имении жены на Украине, где и скончался.
