Северное буги - [22]

— Иди ко мне, — говорил я и целовал ее, и, забравшись под одеяло, мы раздевались.

— Как ты хочешь?

А она… а я… и так далее.

Так текло наше время в этой полусонной новогодней ловушке.

Глава 8

На пятые сутки наконец-то закончилась метель, и мы увидели перламутровое небо и белую землю. Когда заработали телефоны и за нами приехал жуткий вездеход, мы все вдруг ясно ощутили счастье. Мы бегали по всему дому, собирая свои вещи, и эта радостная суета наполняла нас силами и совершенно невероятной энергией, всю нашу расслабленность словно рукой сняло. Кто-то кому-то крикнул: «Не забудь свою зубную щетку!» — и я, вспомнив о своей, снова вернулся в комнату. И там увидел заплаканную Вику.

— Что ты, жаворонок? Что с тобой?

— Тебе покажется это глупым, — шмыгала носом она, — но это были самые замечательные дни в моей жизни.

— Вика, да все лучшие дни у тебя еще знаешь как впереди! Ну что ты в самом деле, давай я помогу собрать тебе вещи. — Я принялся собирать ее нехитрый гардероб.

— Позвони мне. — Она сказала это так, что у меня екнуло сердце. — Я тебе в сотовом записала свой номер. Ладно? Я так боюсь, что ты меня забудешь. — И она разрыдалась.

Это было выше моих сил. Я принес ей воды, вытер слезы, заверил, что обязательно перезвоню, и мы вместе спустились вниз.

Вымотанные, сытые, растрепанные и пьяные, мы карабкались на зеленое чудовище. В тот момент я чувствовал себя заново рожденным. Моим свежим взглядом можно было выжигать искры, мои наполненные кровью мышцы жаждали подвигов. Вика тоже повеселела, улыбалась и щурилась на солнце. В тот самый счастливый момент, когда замок превратился в едва различимую серую точку, мне позвонили: кто-то опять ошибся номером. Я сказал, что я еду и чтобы ждали меня через десять минут, чтобы без меня даже не дергались. Когда меня спросили, что передать комбату, я ответил, что ситуация под контролем…

Хабаровск расчищался от снежных завалов, вокруг были пробки, ледяные фигуры занесло снегом, все говорило о том, что город приходит в себя после стихии. Нас всех высадили, и вездеход отправился за второй партией гостей. Все принялись ловить такси, прощаясь, обнимались, как родные. Я, Вика, Краснов, Даша, Петя залезли в одно такси, меня должны были высадить на автовокзале. По дороге мы чуть не свели с ума шофера, во все горло распевая «Ой мороз, мороз…». Когда водитель спросил: «Вы что, из леса?», мы громко и нервно расхохотались. На автовокзале мы стали прощаться. Придерживая шапку, Вика вылезла за мной, Краснов хлопнул дверью. Вика смотрела на меня и улыбалась, а потом крепко прижалась ко мне. Было понятно, что она не может ничего сказать, потому что боится расплакаться, это было очень трогательно. Я погладил ее по смешной ушанке, от нее пахло духами и снегом.

— Я приеду, я обязательно к тебе приеду, — шептал я.

Она покивала головой в знак согласия и еще сильнее прижалась ко мне. Я почувствовал, как в моем горле стало тесно.

— Через неделю, в следующую пятницу приеду, — говорил я и гладил ее шапку.

— Не могу представить, что тебя не будет, — едва сдерживаясь, говорила она.

— Не вздумай плакать, я приеду.

Она приблизила свои губы, сливовый после карамельки язык коснулся моего нёба.

— Езжай, тебя ждут, — сказал я после поцелуя.

— Пока.

— Бай.

Я закрыл за ней дверь такси.

На вокзале я купил билет и присел на деревянную скамью в шумном зале ожидания. Оттого что рядом не было Вики, мне было грустно. Я вспомнил, что Марина Дороган, звезда «Европы Плюс» нашего города, советовала радиослушателям избавляться от неприятных мыслей с помощью бокала сухого белого вина, кусочка сыра и шоколада. Ни сухого вина, ни сыра в киосках вокзала не продавали. Я подумал, что шоколад, не подкрепленный двумя этими ингредиентами, вряд ли мне поможет. Напротив меня сидели двое детей лет пяти и играли в дурака, они были в одинаковых шубках и в валенках, отчего-то вспомнился писатель Гайдар. Я стал думать про Чука и Гека.

Мне вдруг вспомнилось, что Аня Морозова нагадала мне «забубенную» встречу в середине пути, но эта мысль отчего-то уже не была мне интересна.

Когда начали объявлять посадку на наш рейс, дети резко развернули головы к динамику, быстро собрали колоду, взяли лежащие на скамейке шапки и пошли на платформу. «Такие маленькие, а уже в карты играют», — подумал я, поднялся и побрел вслед за ними.

Я принялся рассматривать пассажиров, толпившихся около моего автобуса. У тех малышей, оказывается, была мама — женщина в бирюзовом пуховике, с бирюзовыми тенями по векам. Она курила. У автобуса стояла группа высоких, хорошо экипированных лыжников. Еще были три похожие друг на друга женщины в норковых шубах, их провожал толстый, по-осеннему одетый мужчина, были еще люди, ни лица, ни одежда которых не бросались в глаза.

Салоны в корейских автобусах оформлены так, словно вы отправляетесь в какую-то малогабаритную корейскую нирвану — все очень узкое, в кружевах, в мелких драпировках, окна в идеальных складках штор. Я был один на один с корейским изумрудным гробом, в котором единственное развлечение — телевизор.

Почти сразу включили тот же французский фильм, что и во время моей поездки в Хабаровск. Мрачное состояние духа не покидало меня — я страдал без Вики! Вина, сыра и шоколада хотелось еще сильней. Когда автобус остановился, я постарался выйти одним из первых, но в таверне уже была очередь. Немного постояв, я сказал, что отлучусь, и пошел справить нужду. В благоустроенный туалет тоже была очередь, поэтому, чтобы сэкономить время, я решил сходить в туалет за таверной. Это была сваренная из железа конструкция, внутри которой было две секции: «М» и «Ж», секции были поделены на кабинки без дверей. В полу каждой кабинки была крупная дыра с аккуратно вырезанными краями. Летом эта конструкция раскалялась от жары, зимой леденела от холода, но в любое время года под ее полом чувствовалось отчужденно-горячее гниение… Удовольствие справить там нужду стоило три рубля. Я расплатился и, стараясь не думать о том, что происходит под полом, пошел к своей секции. Повернувшись к кабинкам, я увидел трех женщин. Увидев меня, они подскочили как ошпаренные. Их рывковые движения были нелепы: стоять на каблуках со спущенными колготками и юбкой, придерживая дорогую шубу над страшной дыркой в полу, не очень удобно. Это были те самые женщины в норковых шубах, которых провожал толстый мужчина. Происходящее длилось всего несколько секунд, но теперь я знаю, как в театрах должны играться немые сцены. В мгновение короткого замешательства мной овладели две идиотские мысли. Первая о том, что увидеть в мужском сортире трех мочащихся женщин как раз и было той «интересной встречей», которую предвещало гадание, что это и есть тот занимательный сюрприз, который приготовила мне судьба. Вторая мысль была о том, что именно сейчас разверзается ад моей памяти, готовый поглотить еще один уродливый образ. Этот ад сжирал каждую увиденную мельком деталь: плотные чулки на белых ляжках, блеск шуб и сапог, стриженые лобки, прокладку у каблука, озадаченный взгляд, черные дыры в полу…