Северная экспедиция Витуса Беринга - [28]

Охотск был явно не готов к приему тысяч новоприбывших. Это была деревня, населенная русскими и окруженная стоянками тунгусов и ламутов. Когда летом 1735 года туда прибыл Шпанберг с передовым отрядом, он ожидал увидеть новые дома и склады, готовые принять людей и снаряжение, провизию, собранную в окрестностях, и поля, где разводят коров и овец. Он думал, что на верфи уже заложено судно. Но на деле не было сделано вообще ничего. Скорняков-Писарев, ссыльный, на которого возложили важнейшие для успеха проекта задачи, все это время бездействовал. Ему приказали отправиться в Охотск еще в 1731 году, но прибыл он туда лишь три года спустя. Судя по всему, он отправил в Охотск небольшую группу, но люди либо умерли, либо разбежались в пути. Скорняков-Писарев не исполнил ни одного из данных ему приказов – возможно, он решил, что они настолько нелепы и нереализуемы, что можно их просто проигнорировать. В Охотске не было ни новых домов, ни дорог, ни полей, ни скотоводческих хозяйств, ни школ, не говоря уже о торговых отношениях с Камчаткой. Он оставался пыльным приграничным городком, окруженным травой и галькой, и его обитатели были застигнуты врасплох, когда в один прекрасный день в город вошла толпа усталых путешественников и потребовала еды и отдыха.

Вакселю город не понравился. «Это, в общем, нездоровое место, лишенное всяких источников питания во всякое время года, за исключением только весны, когда из моря в реку приходит в больших количествах рыба»[52]. Чем больше времени он здесь проводил, тем негативнее становилось впечатление. «Сам острог расположен совсем низко; в случае особо высокого паводка, вовсе нередкого во многих здешних местах, Охотску угрожает опасность оказаться целиком под водой… Почва состоит здесь из мелкой гальки, очевидно, намытой морем, и с течением времени поросшей низкой травой»[53]. Не самое лучшее место для строительства города. Но, по крайней мере, местный лосось оказался «весьма приятен на вкус»[54] и особенно хорош с диким луком.

Поскольку Скорняков-Писарев ничего не подготовил, Шпанбергу сначала пришлось заняться строительством складов для привезенного провианта и снаряжения, а затем – более-менее подходящего жилья для своих людей, чтобы они не замерзли зимой насмерть. Лишь по выполнении этих прозаических задач, необходимых для выживания, он смог заняться главным – работой над доками и верфью. Без верфи он не мог построить два корабля, необходимых для запланированного путешествия в Японию. Но даже в этом отношении Ваксель рассматривал Охотск весьма критически. «Весной совсем не исключена опасность повреждения судов льдом; одним словом, эта гавань годится как временное убежище, а не как порт, на который можно безопасно положиться»[55]. Тем не менее Беринг постепенно поставлял припасы и снаряжение по коварным дорогам, чтобы плотники и корабелы Шпанберга имели все необходимое.

Охотск не был готов, а может быть, и вовсе не подходил для уготованной ему роли океанского порта, но это не единственная трудность, с которой столкнулся Беринг. Несмотря на годы планирования и невероятные объемы выделенных ресурсов, так и не удалось решить еще одну проблему, от которой страдала первая экспедиция, – неуважение жителей Восточной Сибири к властям в Санкт-Петербурге. Имперские чиновники были привычны к тому, что их указы и приказы немедленно исполняются. Если что-то написано на бумаге, можно считать, что оно будет выполнено. Но верховная власть не сразу осознала то, о чем предупреждал Беринг: формально Сибирь была частью Российской империи и подчинялась власти императора или императрицы, но разношерстные, неграмотные, влачившие жалкое существование обитатели этих далеких мест не вставали по стойке смирно и не бежали исполнять приказ, едва услышав его. Это был совершенно другой мир. Если Беринг хотел чего-то добиться, ему приходилось применять силу.

Впрочем, самой большой проблемой в Охотске стал Скорняков-Писарев. Он вел себя грубо и непочтительно и построил собственный конкурирующий порт неподалеку от города, куда переманил часть работников. Он злоупотреблял полученной от императрицы властью и в целом лишь мешал работе экспедиции. Высокомерный, властный, он сразу же поссорился с прямолинейным Шпанбергом и конфликтовал с Берингом, считая их ниже себя по положению, не настоящими русскими, а «чужестранцами». Скорнякову-Писареву было уже семьдесят лет, но, «ожесточенный долгой и несправедливой ссылкой… [он] стал злым гением Беринга… Он был грубым, беспокойным и вспыльчивым, как юноша, и в речи, и в делах, распутным, продажным клеветником, лживым, зловредным сплетником»[56]. Беринг писал, что только для того, чтобы разобраться со всей критикой, адресованной ему Скорняковым-Писаревым, понадобилось бы три секретаря.

Глава пятая Конфликтующие стороны

Великолепные наблюдения и теории загадочного натуралиста Георга Вильгельма Стеллера стали важнейшей частью наследия Великой Северной экспедиции. Но он был трудным в общении, нелюдимым человеком, и из-за сложного, противоречивого характера его не любил и не уважал практически никто из тех, с кем он провел свои последние годы. Во время экспедиции он делал высокомерные заявления, которые, впрочем, часто оказывались верными, таким менторским тоном, что на него вскоре перестали обращать внимание. Русские товарищи по плаванию считали его заносчивым, неприятным чужестранцем и старались держаться от него подальше. Стеллер не отличался ни тактичностью и скромностью, ни внимательностью к чувствам других, но при этом крайне обижался на любое явное или кажущееся неуважение и терпеть не мог возражений. Несмотря на полное отсутствие мореходной подготовки, он смело высказывал свои соображения в морских вопросах, первым указывал на чужие ошибки и постоянно намекал, что все бы прошло как надо, если бы только главным был он.