Севастополь в огне. Корабль и крест - [58]

На столе в кают-компании «Таифа» лежал старинный генуэзский портулан, то есть морская карта, нанесенная на цельный кусок пергамена. Средиземное и Черное моря были пересечены прямыми линиями румбов. Ньюкомб приложил к пергамену небольшую линейку и прокладывал маршрут. За его руками внимательно следил капитан «Таифа». Край линейки остановился в кубанских предгорьях Кавказа.

– Остальное вы узнаете на месте. Мы доберемся туда за три дня, – проговорил Ньюкомб. – Кроме того, в тексте указаны некоторые приметы, которые помогут нам сориентироваться на местности. Да, я сразу хочу вам сказать, что все сведения хранятся теперь только здесь. – Ньюкомб дотронулся до своей головы.

– Так о какой сумме идет речь? – осведомился капитан и бросил на Ньюкомба очень уж характерный взгляд.

Тому сразу стало ясно, что если бы было возможно вскрыть голову Ньюкомба и достать оттуда заветные цифры, то капитан сделал бы это тут же. Его зеленые кошачьи глаза теперь шарили по карте, а на лбу сошлись две дубленые складки кожи.

– По самой скромной моей оценке, она составляет не менее пяти миллионов фунтов.

– Мистер Слейтер, наверное, сказал бы точнее, – заметил капитан и посмотрел прямо в глаза Ньюкомбу.

– Может быть. Но у него был один крупный недостаток. При всей своей набожности он слишком мало верил в промысел Божий. Кроме того, покойный был слишком уж тороплив.

– Как все-таки он удачно для вас погиб. Да еще и при таких странных обстоятельствах. Даже труп бедного мистера Слейтера никто не видел, – продолжил капитан.

– Уверяю вас, он мертв.

– Вот в этом я как-то не сомневаюсь.

В дверь кто-то постучал.

– Кто там? – крикнул капитан.

В кают-компанию вошел боцман.

– Мы готовимся к отплытию! – сразу же сообщил ему капитан.

– Прекрасное решение, сэр! – гаркнул тот.

– Вас забыли спросить!

Штольни между Балаклавой и Севастополем, Крым

Пластуны сидели вокруг маленького костерка, разведенного из расколотых в щепки рукояток факелов и английских прикладов. На них поджаривались кусочки сала. Кравченко аккуратно разрезал краюху хлеба на пять небольших частей.

– Это последнее. Хорошо, что хоть воды у нас вдоволь, – сказал он.

Пламя костра плясало по темным стенам, выхватывало то части лиц, то руки, отражалось от штуцерных стволов.

– Думаю, что надо нам возвращаться обратно. Второй день здесь плутаем. Вперед хода не вижу, – проговорил Биля.

– А как ты думаешь, Григорий Яковлевич, почему они за нами не пошли? – спросил Кравченко.

– Не знаю, – ответил есаул и покачал головой.

– Там так грохнуло, может, все завалило, – с полным ртом заметил Вернигора.

– Вперед хода не вижу, – повторил Биля.

– А вот где мы очутились-то? Это то ли церковь, то ли нет. Коридоры везде нарыты, – произнес Чиж.

– Монастырь это, вроде тех, которые в Киеве есть, – ответил ему Биля.

– Ну, помогай нам теперь святые угодники, – сказал Чиж и снял с огня свою порцию сала. – А пока перекусим.

На мраморном полу церкви лежала веревка с самодельной кошкой, привязанной у нее на конце. Это подобие трехстороннего якоря было связано из стволов и деревянных частей английских винтовок. Снизу к этой штуковине был прикреплен целый ряд шомполов.

Рядом сидел Кравченко и засыпал порох в ствол штуцера.

– На один раз у нас пороха. Потом совсем без него останемся, – сказал он Биле и Али, которые неподалеку от него склонились над трупами английских пехотинцев.

– Как думаешь? – спросил Биля у Али.

– Людей убивают в двух случаях. По вражде или из корысти, – ответил Али и опустил руку на труп. – Один из них еще вчера был жив.

Гулко раздался под сводами крик Чижа:

– Братцы, гляди, кто-то святого оскорбил!

Он стоял около фрески и показывал на нее рукой.

Кравченко вставил шомпол, прикрепленный к кошке, в ствол штуцера и недовольно покосился на него. Биля и Али подошли к нему, встал с камня и Вернигора.

Тексты под фреской и на ней были сколоты, а на лице святого виднелись следы от пуль.

– Кто оскорбит святыню, тот умрет страшной смертью, – проговорил Али.

Кравченко опустил штуцер на землю и тоже пошел к пластунам.

– Надо пробовать! – сказал он, перекрестившись.

Биля обернулся к нему.

– Сейчас мы этим и займемся, Николай Степанович.

– Я понимаю, что их бес под руку толкал, но к чему они буквы постирали? – спросил Чиж.

Биля вгляделся в греческий текст, который частично уцелел.

– Дай кинжал, – попросил он Чижа.

– Так я стреляю или нет? – осведомился Кравченко.

– Дай час, Степаныч! – ответил ему Биля, взял в руки стилет и спросил: – Как его поставить по буквам?

– Да вот тут под гардой выступ махонький, пружину держит, – ответил Чиж.

Есаул привел рукоятку в действие, прочел текст еще раз, потом указал острием стилета на стертые слова и почти неразличимые буквы.

– Северный гвоздь. Ты понимаешь? – спросил он Али.

– Буква несет цифру.

– В греческом языке, да и в нашем церковнославянском цифры обозначают буквы. Здесь тайнопись. Цифры после Плакиды обозначают номера букв в этой надписи, – пояснил Биля товарищам.

– Хозяин расчислил, чтобы не запамятовать ему. Есть он, клад этот, казаки, есть! – обрадованно проговорил Чиж.

– Если и есть, то там все золото из крови и слез, – заметил Биля, отошел в сторону, встал на колени, закрыл глаза, что-то прошептал, потом поднялся на ноги. – Просите Бога, чтобы вывел нас отсюда!