Сети - [11]
– Хуже не бывает, – сказал Зак Морису. – Ты видел. Штат может вмешаться. Прежде чем спросишь, как это случилось, позволь объяснить. Камень со временем потихоньку сдвигается. Никто не замечает, пока он не сорвется с утеса, подмяв под себя полный детишек автобус. Тут являются власти и интересуются: «Как такое могло случиться?» Начинается следствие, выдвигаются клеветнические обвинения. Надо что-то делать, чтобы подобное не повторилось. Поэтому штат берет управление на себя. Сокращаются службы – полиция, пожарные и все прочие. Никто из предпринимателей не желает иметь дело с городом, который сидит на пенициллине. Мерси становится городом-призраком, куда не желают заглядывать даже прибитые к берегу знаменитости. Можно сказать, Мерси стоит на тропе войны. Я признаю себя плохим человеком. Я это допустил.
Морис, наклонившись к нему, почуял запах спиртного.
– Это выпивка, Зак. Она заставляет тебя видеть то, что ты хочешь, предоставляя возможность прожить еще день. Я помню, как она действует.
Зак помахал перед собой бюджетными отчетами.
– Не знаю, почему я стал мэром. Разве скажешь, что отец дал мне имя Закария, думая сделать меня президентом, когда я фактически занял место исключительно потому, что мой отец нравился твоему? Я возник из клубов их табачного дыма и отражения в зеркалах. Я вот это тебе никогда не показывал? – Он выдвинул ящик письменного стола и протянул Морису трубку из кукурузного початка. – Подарок твоего отца.
Морис перевернул трубку, прочитал наклейку на обратной стороне черенка: «Сделано на Филиппинах».
И сказал:
– Я тебе никогда не рассказывал, что эти трубки вообще никогда не делались на Филиппинах? Мой отец вполне мог дойти до того, чтоб содрать этикетку откуда-нибудь и приклеить сюда, убеждая самого себя, что он прав. Их делают в штате Вашингтон, в Миссури… Я где-то читал после его смерти.
– Все равно, подарок. Что нам делать?
– Дай подумать.
Зак выхватил трубку из руки Мориса и притворно пыхнул.
– Я обратно ее не верну.
По дороге домой Морис раздумывал, не подтверждает ли Мерси свою веру в Апокалипсис Святой Мерси, прыжками приближаясь к развязке. Конечно, это суеверие, предрассудок. Мерси действительно странное место. Может быть, город, выросший на войне, должен в мирное время страдать. Может быть, он заслуживает разрушения. Хочется ли Морису его разрушения? Сумеет ли он начать на руинах все заново? Сможет ли стать великим человеком, отстроившим Мерси на полученное наследство, которое до сих пор лишь покрывает его житейские расходы?
Он остановился на перекрестке при еще ярком солнце. Может, уехать отсюда? Найти какой-нибудь новый, еще не открытый город на пике канадской горы…
В Канаде?
Надо было сказать Заку:
– Покончим с этим. Так лучше. Распродадим все с аукциона, разделим полученное, оставим только на оплату рейда над городом эскадрильи бомбардировщиков Б-52. После этого никаких бинтов не понадобится, одни бульдозеры.
На побережье подростки тащили к океану доски для серфинга.
– Прыгайте по волнам! – хотелось ему выкрикнуть. – Следуйте за распроклятыми рыбками, куда б те ни направились.
Рыбы наверняка слышали заявление ведьмы Мерси, испугавшись углей и пепла, которые, как им известно, могут в любую секунду посыпаться с неба.
Чувствуя себя получше, Шейла воспользовалась отсутствием Мориса. Склонилась к картине, рассматривая мазки кисти, формирующие ее тело. Увидела разочарование в поспешных штрихах, которыми он как будто вычеркивал процесс собственной мысли.
Улыбка свидетельствовала о его одержимости, подтвержденной стопкой медицинских книжек на мольберте. Картина, конечно, еще не закончена, но есть в ней нечто необычное. Она на ней не молодая, не старая, а набросанная улыбка, если можно ее так назвать, наполовину хмурая, мрачная – в общем, прямая противоположность улыбке. Промежуточное выражение в промежуточном возрасте, нечто среднее между радостью и печалью. Она догадалась, что он захватил ее вообще где-то посередине. И если не захотел вернуться к прошлой улыбке или приблизиться к будущей, значит, картина – машина времени, запрограммированная на Настоящее.
Наконец поняла. У него свои фазы, как у луны. С его слов ей известно, что когда-то он проходил через них каждую пару лет. Потом, как будто с изменением законов тяготения, они стали сменяться реже, а потом почти прекратились. Последний поворот случился, когда их супружество покатилось вниз с горки. Теперь ему выпал очередной – возможно, последний – шанс перемениться. Точно не зная, на какой путь свернуть, он хочет остановить время.
Это наверняка как-то связано с поджидающей ее саму переменой. Возможно, он с тревогой видит последнюю возможность иметь детей, по крайней мере от нее. Что пытается сделать – соскрести с холста это желание, даже если сам для себя открыл его только в изображении Шейлы с животиком? Так или иначе, он стоит перед выбором, который можно сделать только сейчас, в полном отличии от всех прежних решений, которые он обычно оттягивает до последней возможности.
