Сети города. Люди. Технологии. Власти - [155]
Сеннет указывает на три существенных момента того, как связываются в единую систему неолиберальная экономика, новый социальный класс и городская среда. Во-первых, нарушается физическая связь с местом. «Домом» становится съемная квартира, гостиница, во многом сам автомобиль как предельно гибкое и одновременно относительно постоянное «жилье». Во-вторых, стандартизируется городская среда. Возникает особый вид «архитектуры оболочки» (А. Л. Хакстейбл)[957], когда внешний облик здания еще может содержать черты индивидуального своеобразия, местного колорита, но его интерьер – сугубо нейтрален и функционален. Офис превращается в безличный компьютерный терминал, одни и те же 50 или 200 квадратных метров офисного пространства и в Маниле, и в Лондоне. Пространство магазинов, кинотеатров, кафе наполнено стандартными брендами, рекламными образами и уловками мерчендайзинга. В-третьих, трансформируется соотношение семейной и трудовой жизни. Перенос труда из офиса на дом, размывание понятия рабочего дня благодаря постоянной «подключенности», увеличивающаяся географическая разобщенность членов семей нарушают баланс приватной и публичной жизни, вводят семейную жизнь в поле постоянного стресса. Что, в свою очередь, приводит к «уходу из гражданской жизни». У нового горожанина, разрывающегося между диссоциирующейся семьей и работой (над которыми довлеет принцип прекарности: «не привязывайтесь, не увлекайтесь, мыслите краткосрочно»), просто не остается ни сил, ни желания систематически участвовать в публичной сфере[958].
Новейшие постутопические тенденции цифровой навигации вписаны в контуры именно этой узловой проблематики цифрового города, местами четко калькируя ее, местами компенсаторно прикрывая. Более того, сами практики навигации перерастают рамки информационной технологии и становятся полноправным сектором экономики и политики. Технология перестает быть инструментом (если таковым она вообще когда-либо была), которым пользуются внутри разных социальных сфер по-разному – в экономике одним способом, в политике или искусстве – другим. Технология в смысле фуколдианской «микрофизики» выступает как «соединительная ткань» общественного организма, как то, что скрепляет различные области жизни единым полем власти, прежде всего – тотальным отслеживанием и программированием поведения потребителей.
Одно из ключевых правил геймификации – заставить пользователей генерировать контент[959]. С помощью призов, конкурсов или просто технологических возможностей, заложенных в программу. В качестве перспективных направлений развития того же Waze выступает ведение «дневников» каждого автомобиля – маршруты следования, пункты интереса, расходы на заправки и прочее. Это позволит составлять детализированный портрет владельцев и качественно повысить эффективность рекламного таргетирования. С другой стороны, Waze, автоматически регистрируя множество данных о дорожном поведении в огромных городских потоках, может формировать самые разнообразные базы данных – для страховщиков, маркетологов, девелоперов, спецслужб, государства, – делать big data товаром с высоким уровнем спроса и рентабельности, орудием социального контроля. Наслаждение, подключенность, наслаждение подключенностью формируют послеобраз утопии, непрерывную компенсацию отсутствия «другого места», в котором возможен непосредственный опыт коллективного единства, непосредственный опыт будущего, привносящий смысл в настоящее. Нет никакого будущего, кроме настоящего, – вот с чем примиряет нас «подключенность». Будущее – это лишь более рельефный, усиленный и от этого еще более монотонный повтор настоящего. Еще одна новая коллекция одежды или сантехники, еще один новый, более быстрый и яркий гаджет, еще одно приспособление, которое «экономит» наши усилия и время. Но зачем? Чтобы мы потратили их все без остатка на расширенное производство и потребление тех же «машин скорости» (от заводских конвейеров до домашнего интернет-серфинга)? Машин, которые явились нам в ореоле Утопии, но теперь сблизились с нами и оказались просто средством воспроизводства рутины. Если ранее рабочий мечтал оказаться в Киномире, то виртуальная реальность осуществила эту мечту. Вблизи она оказалась теми бесчисленными ритуалами повседневности, которые называются потреблением, скрепляемыми воедино и воспроизводимыми цифровым контролем.
Возможно, эта широкая историческая и социальная перспектива позволит диалектически связать две вещи. С одной стороны, тактический технократический оптимизм и позитивизм, в духе которого пишутся большинство работ по «цифровому повороту», рассматривающих отдельные аспекты взаимодействия цифровых технологий и городского пространства сквозь призму оптимизации, ускорения, разнообразия, джентрификации жизни горожанина. С другой – стратегический политический пессимизм по поводу кризиса представительской демократии, углубления имущественного неравенства, тотальности контроля частной жизни со стороны корпораций и спецслужб. Пессимизм, который существует как бы в параллельном радостям технологических прорывов мире и который в постсоветском пространстве принимает особенно острые и безысходные формы
