Сети города. Люди. Технологии. Власти - [101]
В 1917 году началась альтернативная история России с ее альтернативным способом модернизации[639]. Эта история трансформировала пространство города, обеспечив основания для депривации и возможности для особого типа политического действия в три акта. Первый акт – превращение всех материальных пространств в публичные места. Реформы революционного правительства были сродни эксперименту. Все, что было сделано ранее, отвергалось для внедрения новых, небуржуазных институтов. Сексуальность в коммунистическом обществе понималась как эгалитарные по своей сути отношения между товарищами[640]. В законе эти идеи отразились в виде отмены уголовного преследования за гомосексуальность, что было частью осознанной политики сексуальной революции[641]. Городская гомосексуальная субкультура, населявшая парки, скверы, кафе и бани, тем не менее подверглась реконфигурации, когда все заведения перешли под руководство государственной администрации, а общественные места стали патрулироваться[642]. Хотя гомосексуальные отношения и были легальными, сопутствующие некоторым из транзакций финансовые операции, а также неготовность правоприменителей признать легальность гомосексуальности, существенно осложняли положение дел. В итоге парки и бани, облюбованные гомосексуалами, становились местами «антисоциалистического» поведения, не-местами. Точная и строгая инструкция пользования городским пространством внедрялась в полной мере.
В этот период закладываются основания для превращения любых пространств в общие. Так, коммунальные квартиры и дома-коммуны стали первыми публичными квартирами, в которых тела незнакомцев оказывались помещенными в одно пространство. Здесь начинается «роман с коллективом, характеризующийся неверностью и коммунитаристской идеологии, и традиционным семейным ценностям одновременно»[643]. Конечно, сексуальные отношения были возможны и осуществлялись в коммунальных квартирах, однако на их практику влияли постоянно присутствующий взгляд наблюдателя и невозможность уединения. Публичность любого социалистического пространства, таким образом, свидетельствует о двух протекающих там процессах: специфической форме социального контроля, с одной стороны[644], и осуществляемых в нем переговорах и обмене идеями, с другой[645].
Государственнический подход к определению режима гражданства[646], характеризующийся безразличием к требованиям самих граждан и прекращением всяческих попыток исследовать положение на местах[647], сделал возможным следующий, второй акт. В середине 1930‐х годов гомосексуальные отношения вновь стали уголовным преступлением, были произведены массовые показательные аресты гомосексуалов[648], а затем поток советских геев влился в этапы ГУЛАГа[649]. Если в первом акте городское материальное пространство полностью стало публичным, то во втором акте – публичность как сфера обмена идеями превратилась в монолитное политическое не-место. В это время сексуальность подвергается «анорексии»: «как излишним жиром становится любой жир, беспорядочными связями стали любые сексуальные отношения, излишним удовольствием – любое удовольствие»[650]. Публичные пространства не могли более содержать сексуализированных компонентов. Государственная бюрократия взялась полностью определять степень и характер проявлений сексуальности в публичности, каковой ранее стало любое пространство, при этом была взята минимальная планка стандартов допустимого.
Однако тотальность в определении модусов использования городских пространств сомнительна на практике. Так, бóльшая часть мест локализации городской гомосексуальной субкультуры в Москве и Ленинграде сохранились в качестве таковых и в 1930‐е[651], и в 1950‐е и 1960‐е годы[652]. Тем не менее их значение из чисто сексуализированных трансформировалось в более комплексное политическое, поскольку само их существование предполагало сопротивление официальной позиции власти. Третий акт осуществляется в позднесоветский период, когда сопротивление становится частью повседневности, в которую включены все граждане СССР. Но это сопротивление не выражается в конвенциональных формах гражданской борьбы – маршах, демонстрациях и требованиях правительству. Оно приобретает форму скрытого гражданского неповиновения – политического игнорирования продвигаемым в праве и правительственных программах образцам действий[653]. Субкультурные городские пространства, которые использовались советскими гомосексуалами, являются именно такими местами.
В позднесоветский период города обзавелись параллельными пространствами, куда входила и инфраструктура гомосексуальных мест для встреч, «плешек»[654]. В этот период государственные служащие и сотрудники милиции уже были вовлечены в производство параллельных пространств наравне с прочими гражданами, также сопротивляясь применению закона. Институты права в их конвенциональном понимании были разрушены, чтобы обеспечить применение ситуативного политического закона. Так, применять закон полагалось в официальном публичном пространстве, но в параллельных пространствах действовали свои правила
