Сети города. Люди. Технологии. Власти - [102]

. Это обеспечивало повседневную жизнь вне рамок уголовного преследования за гомосексуальность. Владимир Козловский предоставляет тому свидетельства, основывающиеся на рассказах его информантов в 1970‐е годы, повествующих о том, что сотрудники КГБ и МВД всегда присутствовали на гомосексуальных «плешках» (в парках, на площадях и кафе), но не вмешивались в происходящее и не осуществляли арестов[656], хотя порой и пользовались уязвимым положением геев для внеправового давления и шантажа.

Городская гомосексуальная субкультура переопределяла ландшафт города, используя конкретные места для встреч гомосексуалов; причем в этих местах не применялось законодательство СССР и тем самым становилось возможно политическое сопротивление. Эта политика – результат альтернативной советской модерности: люди, собиравшиеся на городских площадях, игнорировали наличие уголовного наказания за гомосексуальные связи и тем самым завоевывали право на город без выставления требований правительству не только потому, что оно все равно не услышало бы их, но и потому, что они игнорировали власть государства над их жизнями. Таким образом, гомосексуальные «плешки» становились местами, где право на город не требовали, а брали; эти места внесли вклад в разрушение той формы государства, что сделала их возможной.

Коммерциализация постсоветского города и переход в виртуальное пространство

Монополия государства на определение гражданства была подорвана в постсоветский период – рынок предложил коммерческую альтернативу государственническому взгляду на гомосексуальность: «квир-субъектности проявились на поверхности российской публичности в форме дискотек, издательств, мест встречи, театров и даже ресторанов»[657]. Иными словами, нужда в параллельных пространствах отпала, как и нужда в политике и борьбе. Мир альтернативной утопии включился в общий городской ландшафт, однако на способы использования пространства в нем влияла экономическая логика, сопротивляться которой бывшие граждане СССР не умели. В собранных в рамках моего исследования биографических интервью перемены приветствовались:

…поменялось то, что, во-первых, с приходом, когда открыли гей-клубы, то есть официально можно было встречаться в определенных местах. То есть это было сделано официально, за это их… вот если там все проходило нормально, без драк, без скандалов, то все, все, нормально, вот, официально было разрешено показывать порнуху. Вот эти вот появились залы вот небольшие, где показывали, можно было посмотреть и такую, и показывали мужскую порнуху (1947 г. р.).

Под влиянием рынка постсоветское городское пространство было заново сексуализировано. Если в СССР помимо сексуальности оно вмещало в себя политический компонент, то в современной России политика улетучилась из этих пространств. Внедрение рыночных правил игры понимается информантами как улучшение ситуации. Однако эти правила также несут в себе важные ограничения, поскольку отдают приоритет потенциально маркетизируемым субъектам и коммерциализируемым идентичностям в ущерб всем прочим, исключая неугодных рынку граждан (прежде всего бедных и не соответствующих эталонам «продаваемой» красоты). Те из информантов, кто почувствовал классовое исключение на себе, рассказывали об этом в интервью. За гламурными и яркими вывесками гей-клубов и обложек журналов скрывались новые нормативности[658]. Эталонные образцы рыночного обмена определили гражданина и пользователя городского пространства в качестве потребителя.

Капиталистический город предоставляет некоторые возможности для политики. По логике теоретиков, в нем должны проводиться переговоры по поводу гражданства – конвенциональные политические уличные акции, в процессе которых правительству выставляются конкретные требования, чаще всего артикулированные в терминах прав человека. Тем не менее вместе с инерционной госбюрократией, использующей цензуру для контроля публичности (в полной степени мы испытываем этот эффект с середины 2000‐х годов), инертными оказались и постсоветские граждане, скептичные в отношении уличной борьбы за права[659]. Информанты видят в политических уличных акциях ЛГБТ все ту же демонстрацию, ритуально выражающую верность партийной линии:

Отношение, в общем, в обществе скорее нейтрально-отрицательное, в силу непонятных и шокирующих действий ЛГБТ-сообществ… попытки провести гей-парады, протесты по поводу признания гомосексуальных браков и так далее. Мне как гею абсолютно наплевать на гомосексуальный брак и прочее, что добивались сообщества, для меня ЛГБТ-протесты неактуальны! (1971 г. р.).

Они предпочитают другую форму политики, политику параллельных пространств. Однако рынок решил задачи КПСС в том смысле, что превратил городские пространства в не-места, не оставив альтернатив. Новые капиталистические отношения вкупе с государственной политикой сексуальной анорексии, вновь актуализированной законом о запрете «пропаганды нетрадиционных сексуальных отношений», трансформировали постсоветский город так, что политике в нем места почти не находится – в том числе привычной гражданам «тихой» политике. И тем не менее есть место, где политическое участие обеспечивается в некоторой степени: советская «плешка» стала виртуальной. В современной России параллельное политическое пространство ЛГБТ – это пространство интернета.