Сестры - [28]

Валя обняла Женю, спросила, где и когда ее сестра потерялась. Под Минском, в Залесье, когда туда фашисты пришли? И до сих пор никаких следов?..

— Да, трудно тебе будет ее найти… — начала было она, но посмотрела на Женино расстроенное лицо и торопливо заговорила: — Ничего, девочка, найдется твоя сестра. Обязательно найдется! — И стала припоминать случаи, когда родители находили сына или дочку, оказавшихся на оккупированной фашистами земле.

— Валя, посоветуй, что же ей делать? — горячо сказала курчавая девушка.

— Что?.. Да что ж тут посоветуешь…

Они зашептались. А потом Валя объяснила, что надо сходить в управление, которое разыскивает детей. Это тут рядом, на Фуркасовском. Только пусть кто-нибудь из взрослых пойдет. А написать в разные города тоже стоит. И еще председателю сельсовета, в Залесье, раз Зина потерялась где-то там неподалеку.

— Напиши, что ты из детского дома, и тебе ответят. Непременно ответят. И никаких карточек не нужно. Пошли простые письма. А на свои двенадцать рублей купи конфет.

Женя расправила измятые трехрублевки и сунула их в окошко:

— Нет, дайте карточки!

Курчавая девушка улыбнулась:

— Настойчивая какая, прямо беда!

Она отсчитала пятнадцать карточек. Открыла стол и вынула листы только что полученных красно-коричневых марок.

— Одну наклеишь сюда, где запрос, — стала она объяснять, — а вторую…

— Понятно! — подхватила Женя. — Вторую сюда, где ответ.

Девушка завернула карточки в большой лист жесткой серой бумаги, сунула туда четыре трехрублевки и, протягивая Жене, сказала:

— Ты к нам заглядывай!

Женя взяла пакет и ушла.

Управление тут рядом, в двух шагах. А что, если сейчас зайти и все узнать? А потом на Чистые пруды.

И Женя перебежала улицу.

В большой приемной управления было множество окошек, как на почтамте. Только они были пробиты не в перегородках, а в настоящей стене. В застекленных будках какие-то люди звонили по телефону. Седой важный полковник, сидя на диване, чего-то ожидал.

Возле двери стоял усатый милиционер.

— Мне нужно где детей разыскивают… — сбивчиво сказала Женя. И вдруг ей стало страшно: что, если эта Валя из справочного бюро ошиблась и управлению, вовсе не до ее Зины?

— А ты кого ищешь? — спросил милиционер. — Ты приходи с кем-нибудь постарше.

— Я… я ищу сестру, — робко ответила Женя.

— Вот и отлично! Пускай придет мать или еще кто-нибудь. Мы обязательно найдем твою сестру! — добродушно проговорил милиционер и откозырял Жене, точно взрослой, солидной посетительнице.

Глава шестнадцатая. Чистые пруды

Дом двенадцать «а» не так-то просто было найти. Номер висел на желтой каменной арке с железными створками, похожими на решетку.

За воротами оказался целый город. Тут были здания в пять и шесть этажей. А некоторые дома состояли как бы из трех домов, образуя гигантскую подкову. И все они были двенадцать «а»!

После долгих поисков Женя разыскала квартиру доктора Анны Ивановны Токаревой. На Женин звонок вышла толстая, добродушная старушка. Она впустила Женю в темную, заставленную сундуками и шкафами переднюю:

— Что ты, девочка, Анны Ивановны нету! Она еще год назад на фронт уехала. А теперь со своей частью за границей. У тебя что, к ней дело есть?

Женя стояла в раздумье, не зная, как быть.

— Мне бы ей одну вещь передать…

— Эту, что ли? — Старушка протянула руку к пакету с карточками.

— Нет, что вы!

Женя не знала, показывать ли этой старушке то, что надо самой Анне Ивановне отдать. Но старушка настаивала.

— Да ты скажи, какую вещь-то? Может, ты мне оставишь? Ведь она мне невестка, не чужая. Я передам.

Женя достала из кармана коробочку, вынула оттуда поблескивавшую золотом звезду и протянула старушке:

— Это от ее сына, младшего лейтенанта Токарева. Вот. Он просил передать…

Старушка охнула, руки ее затряслись:

— Голубчик мой… внучек… Мишенька…

И вдруг она тяжело рухнула на сундук. Слезы потекли по ее полному лицу, губы дрожали.

— Мишенька, Мишенька… — всхлипывая, повторяла она.

— Бабуся, не надо… что вы…

От волнения Женя сама не слышала своих слов. Да разве она думала, что так выйдет! Ей и в голову не пришло, кто эта старушка. Дядя Миша говорил, что бабушка его живет отдельно, где-то при заводе. Только Женя, конечно, должна была сама догадаться. А то вон что получилось…

— Бабуся, не убивайтесь… не надо так! — с отчаянием проговорила она, наклоняясь к старушке. — Это я все наделала! Я уйду… я сейчас уйду… Вы только простите…

Старушка тяжело вздохнула, вытерла краем серого фартука красное от слез, распухшее лицо.

— Что ты, что ты, девочка! Никуда я тебя не пущу!

И, бережно держа в руках орден, она провела Женю в светлую квадратную комнату.

Прямо против Жени, в простенке между окнами, стоял высокий, накрытый вышитой дорожкой комод. На нем в рамке красного дерева смеялся озорной, растрепанный мальчишка, повязанный пионерским галстуком. А вот он уже комсомолец. Серьезные глаза, брови прямые, густые. Таким его и Женя знала. В углу карточки твердый почерк:

Михаил Токарев

в день окончания школы

17 июня 1940 года

Старушка положила орден на комод.

— Мишенька… Мишенька… — шептала она, глядя на карточку.

Возле большого круглого зеркала, точно все еще ожидая своего хозяина, лежала стопка новых учебников. «Основы станкостроения», — прочитала Женя и вспомнила, что дядя Миша был студентом и собирался стать инженером, строить станки на заводе «Красный пролетарий». Над комодом висела карточка — могучий танк «КВ» и возле него танкист с серьезными, строгими глазами и прямыми, решительными бровями. «Мишин папа, — догадалась Женя. — Это вместе с ним дядя Миша, как только началась война, пошел в ополчение…»