Сестры Гримм - [3]

Голос у него тихий и красивый, кисти опущенных рук сильные, пальцы длинные, так что мне кажется, что прикосновение его должно быть нежным, а рукопожатие – крепким. Я чувствую, как внутри меня начинают разворачиваться шелковистые ленточки желания, и тут же обрезаю их.

– Она в дурном настроении, – говорит Пенри-Джонс. – Вечно требует, чтобы я брал ее с собой в деловые поездки, а потом жалуется на то, что я занимаюсь делами. Хорошо, что ты здесь и можешь разрядить атмосферу.

– Ключи от вашего номера. – Я пододвигаю к нему ключи по полированному дереву стойки.

– Мне нужно, чтобы меня разбудили в шесть тридцать. – Отец Лео накрывает ключи ладонью. – Во сколько ресторан открывается на ужин?

– В с-семь часов, – отвечаю я. – Хотите сделать з-заказ?

– Нет, не нужно. – Он смотрит на Лео: – Пойдем. Твоя мать сможет найти нас в баре.

С этими словами мужчина идет по вестибюлю к лифту, сын следует за ним.

Обернись, – шепчу я. – Обернись, – заклинаю его. – Обернись и посмотри на меня.

Дойдя до лифта, он останавливается. Как только наши взгляды встречаются, я опускаю глаза на стойку, а когда поднимаю их вновь, его уже нет.

10.11 пополудни – Лео

Что бывает, когда на Землю падает звезда? Лео может об этом только гадать, поскольку ему не выпало такое счастье. Его сдернули с места, приказав явиться, покинуть свое место на небесах. Смог бы он сохранить свою чистоту и невинность, если бы просто упал? Возможно, он лишился их именно потому, что его вырвали из родного ему мира. И в его холодном каменном сердце укоренились ярость и отчаяние и росли, росли, покуда он не научился творить такие вещи, которые звезды не стали бы делать никогда. Кроме тех, которые были точно так же, как юноша, сдернуты со своих мест, дабы исполнять то, что скажет Он.

Иногда Лео узнаёт другие звезды, хотя теперь они превратились в парней и мужчин, перестав быть шарами раскаленного газа. После падения к ним уже неприменимо слово «звезда», ведь они больше не сияют, не испускают свет, а излучают только тьму и смерть. Куда более к ним подходит определение «солдат», потому что Он сдернул их вниз не затем, чтобы они светили, а затем, чтобы убивать, искоренять и истреблять. У их армии только одна миссия: гасить то, в чем зародился свет.

Поскольку когда-то свет жил и в них, эти солдаты справляются со своей задачей великолепно. На Земле они могут разглядеть сестру Гримм на расстоянии мили, а в Навечье они способны засечь, отследить и, порой, убить ее, не применяя ни одного из земных чувств. Этим звездам-солдатам, или lumen latros, как их предпочитает называть Он, достаточно просто подождать, пока их собственный внутренний свет не вспыхнет и не замерцает, узнав свет сестры Гримм.

Лео не скоро понял, что слово «солдат» ведет к неверным выводам, ибо подразумевает под собой борьбу за правое дело с неправым врагом. Для его отца же сестры Гримм вовсе не враг, а величайшая надежда. И, по правде говоря, его солдаты – это пушечное мясо, которое Вильгельм Гримм бросает против своих дочерей, дабы испытать их силу, привить им вкус к крови и убийствам и обратить их к тьме. Он хочет не войны и сражений, а хочет, чтобы его солдаты проиграли его дочерям. Хочет кровопролития.

Иногда это приводит Лео в такую ярость, что у него возникает желание дезертировать из армии и покинуть своего военачальника. Он не делает этого лишь потому, что не может – его отец карает всех дезертиров смертью, – а также потому, что для продолжения собственной жизни ему необходимо убивать: вбираемый им свет сестер Гримм питает свет и в нем самом. И, наконец, потому, что он все еще мстит за смерть того, кого любил.

Во время охоты Лео видит и других солдат, правда, это случается редко, ибо они стараются не посягать на угодья друг друга. Они охотятся каждый месяц в ночь первой четверти луны, пройдя в 3.33 пополуночи через врата, ведущие с Земли в Навечье.

Сестры Гримм являются в Навечье, чтобы собраться вместе, здесь Лео и находит их. Сестры приходят сюда, когда хотят – в любой час, в любой день, – а сам он может явиться только в строго определенное время. И им нет нужды непременно проходить через врата, хотя иногда им и нравится это делать, ибо это приятный ритуал, им достаточно просто заснуть, закрыть глаза и проскользнуть в страну, лежащую между светом и тьмой, между бодрствованием и снами. Иные из них, особенно молодые, даже не помнят, где они побывали, и пробуждаются так ничего и не узнав. Но большинство приходят сюда намеренно, дабы встретиться со своими сестрами, пустить в ход свои силы, тренируясь и готовясь к той ночи, когда им придется сражаться за свою жизнь.

Лео с первого взгляда видит, что Голди не помнит Навечья. Она забыла себя саму, не ведает, кто она такая, не знает, насколько она искусна и сильна. Именно это ее неведение, если она так и будет в нем пребывать, склонит чашу весов в его пользу. Лео улыбается. Он почти что чувствует, как свет ее рассеивающегося духа разом наполняет его жилы, словно электрический разряд, который возвращает ему жизнь.

11.11 пополудни – Голди

Изумительная наружность этого парня заставляет меня думать о том, как бы я описала саму себя. По-моему, у нас одинаковые волосы, хотя мои – вьющиеся – доходят мне до плеч. Раньше мои кудри ниспадали мне на спину, но я отрезала их, когда умерла мама. Моя кожа не так уж светла, глаза у меня не зеленые, а голубые. Мне бы хотелось сказать, что они вобрали в себя с полдюжины оттенков: живокости, колокольчиков, васильков, гортензии, ломоноса… Но сказав так, я солгала бы, а себе самой я стараюсь не лгать. Голубизна моих глаз светла и бледна, это голубизна незабудок. Заурядная, неприметная.