Сестрички - [44]

Внезапный прилив горечи подстегивает его душевные силы, и Эльза шестым чувством ощущает, что вот-вот встанет его пенис, и он действительно оживает, крепнет.

— Бедняжка Джемма, — роняет Хэмиш. — Она ни в чем не виновата. Дьявол вселился в ее душу. Мне надо было спасти ее. И сестру родную надо было спасти. Но я не сделал этого. Я нуждался в женщинах, влюблялся в них, но не могу сказать, что эти создания нравились мне.

Хэмиш вздыхает. И умолкает.

— Мне так жаль, — искренне говорит Эльза, поворачивается на бок и обхватывает его мягкими, невидимыми в ночи, по-матерински нежными руками.

— Есть во мне что-то отталкивающее, жалуется Хэмиш. — Потому, наверное, мать никогда не навещала меня, когда я был ребенком. А ведь она до сих пор жива. Прозябает в нужде и бедности, страдает старческой гипотермией, как я слышал. Но мне все равно. Почему я должен заботиться о ней? Что она для меня сделала? Она и не вспоминала о сыне. Почему я должен помнить о ней?

— Но ведь когда-то ты любил ее. Вернись в те далекие годы, и вернутся чувства, иначе ты будешь страдать вечно, — с несвойственной ее возрасту мудростью говорит Эльза.

— Ты, наверное, любишь свою мать, — горько откликается он.

— Да, да!

Конечно, Эльза любит мать. Любит, боится, жалеет, обижается на нее, избегает, рвется к ней. Любит, в общем. В этом спасение.

— Можно послать ей что-нибудь, — неуверенно говорит Хэмиш. Его голова покоится, как голова младенца, в теплых женских руках. — Можно задним числом выкупить ее любовь, если только это кому-нибудь нужно. Не сумеешь ли ты помочь мне немного, Эльза? Я говорю о сиюминутном своем положении.

Горячая большая ладонь Эльзы скользит вниз. Она заводит мужской мотор быстро и умело. Техника подчас важнее страсти. При этом Эльза так утомлена, что внезапно засыпает.

— Я говорил Джемме, что слишком стар, чтобы быть отцом, — сквозь сон слышит она голос Хэмиша, хотя грезит о Викторе, и, не проснувшись толком, сознает, что Хэмиш сверху и что он давно вошел в ее лоно, но Эльза продолжает расслабленно лежать, раскинув ноги, разбросав по подушке руки, как маленький ребенок во сне. Хэмиш, обретая все больше уверенности в себе, покрывает поцелуями ее лицо, шею, плечи. Его глаза и щеки влажны от слез, и Эльза забывает о своих полугрезах, получувствах.

«Хэмиш, — хочет сказать она, помня, что должна говорить что-то. Говорит же она в объятиях Виктора, который, конечно, искуснее и увереннее в любви, но не обладает такой неистовой исступленностью, как Хэмиш. — Давай поиграем по-другому, поинтереснее, позанятнее», — хочет предложить Эльза, но ее мужчина уже за той гранью, когда невозможно сознательное общение, а сама Эльза вдруг понимает, что и ее рассудок подчинен страсти, что опасность забеременеть уже приобретает второстепенное значение, более того, воспринимается как возможная награда, как доказательство благословения Божьего, как священный огонь, который только подогревает пыл плоти и властвует ныне над мужчиной и женщиной, заставляя их стонать в мольбе. И Эльзе нет нужды имитировать оргазм, как это она частенько делает с Виктором. Старый Хэмиш, не любимый, но желанный, со своей больной простатой, со своим понурым, немощным пенисом взорвал фейерверком ее чувственность, и сладострастие полноводным потоком ринулось в благодарный после долгой засухи черный омут вожделения, сосуд, который до поры до времени пустует в каждой женщине, но который каждая получает в день появления на свет от своей матери, та от своей, и так далее — до самого начала начал.

— Я люблю секс, — задумчиво говорит Эльза. Она благодарна Хэмишу за удовольствие. Он уже кончил, покинул ее лоно и лежит рядом потрясенный и удовлетворенный. — Вот в чем моя беда, я люблю секс.

— Это не беда. Какая же это беда.

— Не беда — пока не залетишь, — отвечает Эльза, возвращаясь к реальности. Как, однако, досадно. Виктор неизвестно где. Джемма обманута. Сама Эльза застигнута врасплох. Антикварная лавка ждет ее возвращения. Вот она, реальность.

— Но я полагал, из-за этого все и затевалось, — говорит Хэмиш, но Эльза не слышит. Она уже спит.

Просыпается девушка на мгновение, когда Хэмиш уходит из комнаты. Ей кажется, что у двери она слышит еще чьи-то шаги, она даже думает, не пойти ли посмотреть в коридор, но, конечно, не делает этого, а просто поворачивается на другой бок и крепко засыпает.

Посреди ночи в комнату Виктора пробирается Джемма. Он разбужен непонятным шумом, он зажигает свет и видит перед собой женщину в инвалидной коляске. Это Джемма.

— Пусти меня к себе, — стонет она. — Я замерзла.

На ней тоненький голубой пеньюар; ее волосы светятся и блестят, глаза мигают загадочно, кожа при свете ночника кажется бархатно-юной.

Что остается Виктору?

Он тянется к ней руками, подхватывает ее, и она то ли бросается, то ли падает в его объятия. Виктор снимает с нее голубые покровы, укладывает рядом белое игрушечное тело и натягивает одеяло, оберегая женскую застенчивость и тепло мужской постели.

— Я беспомощна, я в отчаянии, — лепечет Джемма. — Эльза с Хэмишем. Не представляю, как ты можешь спать. Конечно, кого-то не волнуют такие вещи, а кого-то наоборот.