Сестра Харуна-ар-Рашида - [57]

— Да будет замок Вечности бессменным символом величия и могущества халифата! — торжественно произнес Джаафар ибн Яхья. — Желаю тебе, чтобы чужеземные послы всегда искали союза с арабами!

Беседа перемежалась частыми уверениями в дружеских чувствах. Собеседники знали, что на самом деле меж ними дружбы, так же как искренности, давно уже нет, что остались лишь желчь и обман, и все же оба лицемерили, льстили и делали вид, будто доверяют друг другу.

Рабы принесли уставленный блюдами и кувшинами стол, расположились полукругом, готовые исполнить любое желание господ. Харун ар-Рашид лично подавал визирю, дважды предлагал каждое кушанье, выбирал лучшие куски[34]. Джаафар ибн Яхья, показывая свою воспитанность, пробовал только после второго предложения.

Говорил больше халиф.

— Откушай пирога, мой друг! Фазан, который в нем запечен, еще утром бегал на свободе. — Он протянул визирю подрумяненный, аппетитный кусок. — Отведай, прошу! Что скажешь? Не так-то просто изловить фазана. Только хитростью, как, к примеру, аль-Аляви. Ах, совсем забыли мы про беднягу! Еще кусочек с крылышком?

— Тысячу раз благодарю! Я уже сыт милостью аллаха, — поблагодарил Джаафар ибн Яхья, еще более настораживаясь и думая, случайно ли халиф упомянул имя аль-Аляви или ему уже успели донести.

— Теперь попробуй это красное яблочко! Тоже ведь зрело на солнышке, наливалось, а кто-то сорвал, — угощал Харун ар-Рашид.

Яблоко неожиданно выскользнуло у него из рук и покатилось по ковру.

— Смотри-ка, не хочет, чтобы его съели, рвется на свободу! — рассмеялся халиф, принимая яблоко от раба. — Совсем как аль-Аляви! Бедняга, видно, только и грезит, что о Хорасане. Не хочешь ли ты, мой друг, поклясться, что это не так?

За одно мгновение перед глазами Джаафара ибн Яхьи промелькнули лица тюремных стражников, дворцового евнуха, старой служанки, убиравшей комнаты, конюшего, что вывел тогда лошадей. Кто из них предал? Кто?

— Аль-Аляви клятвенно обещал мне никогда не выступать против халифата. Я поверил ему и освободил узника, — заявил он напрямик. — Это лучше, чем ждать, когда его сторонники в Хорасане поднимут восстание, чтобы освободить своего вождя.

— Аллах тебя отблагодарит, мой друг! Ты предугадал наше желание, — подхватил Харун ар-Рашид. — Не откушаешь ли засахаренных фруктов? Без сладкого никак нельзя.

Ужин заканчивался. Собеседники были предупредительны, шутили, смеялись. Рабы принесли сосуды с чистой горной водой, полили на руки.

Визирь не был обманут приветливостью халифа, — чем Харун ар-Рашид приветливее, тем с ним надо быть осторожней! Покидая в начале ночи Парадный зал гарема, он знал, что положение его, и без того трудное, осложнилось еще больше. Но он не жалел, что освободил аль-Аляви. Приглашая хорасанца в Багдад, он обещал ему свободу; эмир правоверных скрепил тогда договор печатью, а сам затем вероломно бросил аль-Аляви в темницу. Теперь-то он, конечно, коль дело сделано, изворачивается и лжет, будто хотел выпустить узника. Цена халифским уверениям — грош. За его наигранной веселостью кроется неуемная, дикая злоба.

Вечер в замке Вечности прошел удачнее, чем можно было предполагать. Чувство опасности, не покидавшее визиря во время беседы, начинало ослабевать. Когда он переберется в Хорасан, аль-Аляви будет ему надежной опорой.

Он не мог услышать, как, оставшись один, Харун ар-Рашид произнес страшную клятву:

— Пусть меня покарает аллах, если я не уничтожу тебя, Джаафар!

Возвращаясь домой, визирь думал, что он обошел халифа, а халиф в это время радовался, что он перехитрил визиря. И ни тот, ни другой не догадывались, что оба они ошибаются.

Глава XLIX ВЫЕЗД НА ОХОТУ

Халиф долго не мог успокоиться, ходил по спальне, перебирал в памяти события дня: посещение шейха Исмаила и то, как просьбы старца были отвергнуты, вспоминал признание визиря. Два человека, два противоположных характера: беспредельная искренность, честность у одного и ложь, подлость у другого. Хорошо было бы снова поговорить со старейшим хашимитом, узнать, как он оценит поступок Джаафара ибн Яхьи, как отнесется к мысли о его убийстве… Чтобы беседу никто не мог подслушать, лучше было бы уехать за город.

Халиф позвал Масрура и распорядился:

— Поутру едем в Дяджиль! Скажи эмиру охоты, чтобы все подготовили. Предупреди шейха Исмаила! Знаешь, где его дворец?

— Знаю, мой господин!

— Передай нашему дяде, чтобы прибыл к нам одетый для охоты!

— Слушаю и повинуюсь!

Расположенная неподалеку от Багдада богатая дичью равнина Дяджиль была заповедником. Охоту начинали загонщики. Человек сорок, а то и более, с прирученными гепардами и собаками выискивали стада диких животных, гнали в огороженный рвами и частоколом загон, а сами, чтобы животные не прорвались обратно, караулили в густом колючем кустарнике, замыкавшем ловушку. Тем временем халиф со свитой объезжал пригороды Багдада, осматривал состояние посевов, заглядывал на виноградники, в сады, где трудились феллахи, посещал близлежащие селения и являлся в загон лишь для того, чтобы прикончить антилоп покрупнее да посмотреть, как гепарды настигают газелей, спущенные ястребы хватают марабу, а соколы бьют подпятых с гнезд куропаток. Финалом охоты было освобождение уцелевших животных: в частоколе открывали проход, по которому они устремлялись из загона