Сестра Харуна-ар-Рашида - [41]

— Хватит вам болтать без толку, — отмахнулся аль-Амин. — Послушайте лучше рабыню!

— На чем это я остановилась, мой голубь хороший, да ниспошлет аллах тебе радости? — затараторила женщина. — Ах, да, аль-Аляви и не подумал отказаться от воровских мыслей. Потому Харун ар-Рашид, как ты знаешь, упрятал его в тюрьму, туда ему и дорога. А вот чего ты не знаешь, так это в тюрьме бунтовщик иль нет.

— Мой гость уверен, что в тюрьме, — улыбнулся аль-Амин.

— Нет, не в тюрьме. На свободе он. Торопится к своим бунтовщикам.

— Говори толком, женщина, кто его выпустил? Кто посмел?

— Визирь выпустил, Джаафар ибн Яхья.

— О, проклятье! Какая дерзость!

— Разреши договорить, мой голубь хороший. Все расскажу, как есть. Своими глазами видела, своими ушами слышала.

Иби аль-Хади ловил каждое слово.

— Вчера ввечеру убирала я хозяйские покои, слуги-то уже разошлись, — продолжала рабыня. — Убирала и, как всегда, подглядывала. Визирь в своей комнате был. Вдруг, гляжу, идет! Клянусь аллахом, аж не поверила. Глаза протерла и гляжу сызнова. Он! Воистину он!

— Говори, женщина, кто?!

— Как кто, мой голубь хороший? Ты же знаешь кто! Аль-Аляви, пропади он пропадом, вот кто! Идет не идет, крадется, бочком, по-воровски. Один-одинешенек. Смекнула я, смотрю в оба! А он шасть к визирю; евнух пропустил, ждал, видно, запер на ключ. Я с другой стороны подобралась, дырка там есть тайная. Слушаю. А голос-то хозяйский, жалостливый такой, спрашивает: «Как выдержал темницу?». Аль-Аляви ему в ответ: «Выдержал, аллах милостив, но согласись, несправедливо меня заточили». Точно так и сказал: несправедливо. Потом стали они беседовать тише, я ничего не поняла, лишь конец, когда хозяин сказал: «Беги немедля вон из Багдада! Куда хочешь беги, по быстрей!».

— Ясно тебе, Иби аль-Хади?! — загремел аль-Амин. — Проклятый визирь осмелился выпустить узника моего отца. Это ли не предательство?

— Предательство, мой голубь хороший! — поддакнула рабыня. — Буптовщик-то сказал в ответ: «Ой, трудно мне бежать отсюда, как бы не схватили».

— Что ж, он прав, — вставил Фадль, подумав, что сторониться разговора не только неучтиво, но и опасно.

— Как поступил дальше визирь? — задал вопрос Ибн аль-Хади.

— Отвечай гостю, женщина! Как поступил Джаафар ибн Яхья?

— Ой, плохо! Совсем плохо. Обещал дать охрану, верных людей. Бунтовщик его благодарить принялся…

— Вот видишь, мой друг, измена, предательство! — от крика у аль-Амина на шее вздулись вены. — Кому визирь помог бежать, я спрашиваю? Узнику самого халифа!

— Я хотела предупредить тебя, но вчера, мой голубь хороший, не могла выйти из дворца.

— Из моего дворца ты можешь выйти! Бакшиш получишь у наставницы моих рабынь, — распорядился первый престолонаследник, заметив знак, поданный гостем: Ибн аль-Хади показывал, что присутствие осведомительницы мешает откровенному разговору.

Женщина поцеловала край джалябии аль-Амина и, пятясь, вышла из комнаты.

Не имея смелости высказаться откровенно и призвать к низвержению Бармекидов, Ибн аль-Хади придумал фразу, которая не должна была вызвать неприятных последствий.

— Терпеть долго было бы признаком слабости! — проговорил он с жаром.

Аль-Амин захохотал.

— Что с тобой, достойнейший из достойнейших? — удивился сбитый с толку Ибн аль-Хади. — Не понимаю, что ты нашел смешного…

— О мой друг! — надрывался первый престолонаследник. — Я смеюсь, потому что ты еще не знаешь ту новость, которую принес любезный Фадль. Представь, моя тетушка… Вот уж никогда бы не подумал! Нет, я буквально лопаюсь со смеха.

— Аббаса… — начал фаворит и тут же умолк.

— Ха, ха, ха! Именно она! — гоготал аль-Амин. — Ай, блудница! Расскажи, любезный, расскажи про нее! Ха, ха, ха!

Когда первый престолонаследник умолк, Фадль поведал о том, что сообщил ему Абуль Атахия.

Ибн аль-Хади был поражен.

— Измена! — воскликнул он, едва дослушав рассказ. — Нам нужно предупредить эмира правоверных! Харун ар-Рашид должен узнать об измене! Задета его честь!

— Но кто решится? Кому не жаль головы? — усомнился Фадль. — Я лично не представляю, кого аллах убережет от халифского гнева.

— Что же ты предлагаешь? — горячился Ибн аль-Хади. — Знать об измене и молчать? Но это равносильно новой измене!

— На мой взгляд, нужно найти окольный путь. Пусть, к примеру, чтец прочтет халифу касыду, где будут намеки… — предложил придворный фаворит.

— Представляю, любезный Фадль, что это будут за намеки! — расхохотался аль-Амин. — Нет, уж куда безопасней начать с бегства аль-Аляви. Это здорово подорвет позиции визиря.

Ибп аль-Хади обдумывал, не стоит ли пока действительно ограничиться одним доносом, а историю с Аббасой оставить про запас, чтобы в нужный момент сокрушить ею Бармекидов.

— А где ублюдки вольноотпущенника?! — воскликнул он, вспомнив о детях. — Они будут нужны как живые доказательства.

— Не строп из меня дурака! — обиделся Фадль. — Занялся бы сам розыском. Я послал перехватить мальчишек по пути. Но мои люди еще не вернулись.

В дверь неожиданно постучали. Фаворит встал и отворил ее. Через порог переступил чернокожий евнух. Молча остановился и склонил голову.

— Говори!

Слуга молчал. Это означало, что у него вести, которые он может сообщить лишь первому престолонаследнику.